— Время ужина, милая Мила, — хрипит низкий и утробный голос Горана.
8. Глава 8
Отрываю лоб от рукояти кочерги и оборачиваюсь. Стоят красавцы. Голые, в бурых разводах, а их мужская гордость подрагивает, разбухает и поднимается. Крайняя плоть натягивается, соскальзывает и обнажает налитые кровью навершия. Я члены вживую раньше не видела. Пару раз натыкалась в интернете на фотографии и то в рекламе, когда в поисках какой-либо информации меня выбрасывало на сомнительные сайты.
Так вот, я знаю, как выглядят мужские гениталии, но я не думала, что однажды перед моими глазами окажутся три пениса. Хотя слово "пенис" вряд ли применимо к тем жезлам из плоти и крови, которые угрожающе направлены на меня. Пенис — это что-то такое аккуратное, небольшое и короткое, а тут… фаллосы. Неудивительно, почему древние греки поклонялись эрегированному мужскому достоинству, потому что я сейчас сама лишилась дара речи и хочу взмолиться о пощаде. Вздутые венки на жилистых стволах особенно пугают.
У Уроша головка розоватая. У Айвана уходит в оттенок бордо, а вот у Горана она багрово-синеватая. У последнего и член сам потемнее, а с размерами у них плюс минус нет разночтений. На глазок я не могу сказать, кто тут чемпион по длине и толщине. Они тут все чемпионы, а я проигравшая.
Я с усилием воли моргаю и поднимаю взгляд. Айван держит в ладонях что-то блестящее, окровавленное и со свисающими ошметками и трубочками. Я не сразу, но все же догадываюсь, что он притащил мне сердце. Перевожу взор на Горана. У него в руках что-то жуткое и напоминает плотную и огромную гроздь с большими округло-плоскими ягодами. Я ничего не знаю об анатомии и внутренностях медведей, но в голову проползает мысль, что это, возможно, почки. Медленно выдыхаю.
А вот с Урошем все понятно. Он небрежно помахивает окровавленным языком и скалится в улыбке. Ох, мама, роди меня обратно. Кочерга тут бесполезна, если они распотрошили мишутку и язык ему вырвали. Я сама чудовище, раз натравила чокнутых монстров на бедного и ни в чем неповинного медведя. Прости меня, косолапый, но я, как беспринципный человек, беспокоилась лишь о своей жизни и о тебе не подумала.
Йован сбрасывает коробку с остатками пиццы на пол и небрежно кидает на столик почки, которые приземляются с влажным чавканьем. К нему же летит язык и сердце. Просто огромное сердце, которое раз, наверное, в семь больше человеческого. Не стоило мне нос воротить от пиццы.