— Вот, готово, — Райн протягивал мне
раскрытую хирургическую коробочку с антисептиком, иглой и нитью. —
Мне тебя зашить?
Только сейчас я заметил, что руки у
друга заметно подрагивают. И вообще он как-то сильно
распереживался.
— На хрен иди, — от души предложил я,
забирая коробку и ставя на раковину. — Я курс фельдшера прошёл.
Кройку и шитьё по живой плоти давно освоил!
Лоб уже полностью онемел, я даже веко
не чувствовал. Отняв пропитанную кровью марлю от лица, задумчиво
добавил:
— Хотя себя шить и не люблю... но
умею.
Косуха сильно мешала точности
движений и я её сбросил. Ещё мешала повязка на левой руке, но тут
уж ничего не поделать. Лоскут кожи и плоти удалось приладить на
место, закрывая небольшой, сантиметра полтора в ширину и один в
высоту, оголённый кусочек черепа. Начав шить себя, я вдруг понял,
что новый шрам лёг точно поверх старого. Того самого. От
скользнувшей по черепу пули, когда я, девятилетний, пытался
защитить шестнадцатилетнего Шона.
Внутри что-то скрутило болью. Шона я
защитил... А деда — не смог. Не сумел...
Всё же... есть только один шрам,
которому я не позволю исчезнуть. Один шрам, пять маленьких
полукруглых отметин. На левой руке.
Пальцы занемели. Но я всё-таки сумел
завязать последний узелок. Замазал антисептиком. Заклеил пластырем.
Вышел из ванной комнаты и упал на свою кровать.
— Развлёкся, — сообщил потолку я.
— Не надо было тебя туда
тащить...
Райн сидел на своей койке с
совершенно убитым и растерянным видом.
— Сопли на кулак не мотай, Рейдер, —
посоветовал я, закидывая руки за голову. — Куда я сам не хочу, я не
хожу. Я никому не подчиняюсь. А этот удар в мою тупую голову хотя
бы встряхнул мои тупые мозги. Кстати, — я снова поглядел на друга:
— тебе что, совсем не интересно, что со мной нет так?
— Да с тобой всё не так, Ирдес! — от
души высказался друг, явно раздражаясь. Это хорошо, а то распустил
нюни по поводу, который того не стоит. — А это... — Райн коснулся
своего лба, обозначив мою рану. — Захочешь, так сам расскажешь.
Другим только видеть не надо, а я пойму.
И почему-то его спокойный, какой-то
даже смиренный тон меня задел. Я, конечно, говнюк тот ещё, но не
для ближайшего окружения же.
— У меня есть друг, — негромко, почти
отрешённо произнёс я. — Он не человек, вообще не принадлежит к
разумным расам ойкумены. Он бог. Не тот рисованный чурбан, которому
в храмах поклоняются. Он настоящий, живой бог. Он закрыл меня
собой, когда в меня стреляли. Пули прошли через его тело, а потом
попали в меня. Он умер у меня на руках. Я а получил... заражение.
Заражение кровью бога.