Взгляд ее покорен: раба любви, и у них почти медовый месяц. Но мнительному, насквозь, до костей ревнивому Егорову кажется, что она снова играет какую-то роль, вроде учебной роли Эвридики.
Рубашка Никиты выстирана и поглажена, брюки отпарены; он одет, он уже на пороге, он готов покинуть этот нереальный мир.
– Рита, можно я приду вечером?
– Пожалуй, не стоит.
– А завтра?
– Завтра я занята.
– Чем?
– Почему ты не спросишь кем? – вдруг резко отзывается она.
– Но ведь мы же с тобой…
– Егоров, дружок, чем скорее ты выкинешь всё это из головы, тем лучше. Будь мужчиной. Ведь ты им уже стал…
Никита мрачнеет.
– …а настоящий мужчина не станет рассказывать, кому не попадя, что…
Мир перед его глазами теряет краски, а сам он будто слепнет.
Он машинально кивает. Ему нечего ответить.
Что бы он теперь ни изрек, бесполезно.
– Ты обиделся? – Никонова трясет его за плечо. – Ну, конечно, обиделся… И напрасно, Никита. В твоей жизни еще всё возможно.
«Земную жизнь пройдя до половины, я оказался в сумрачном лесу», – вспоминает Егоров. – А потом, конечно, всё возможно.
Никита запомнит каждое, сказанное ею на пороге слово. И интонацию, и даже тональность.
Он даже не раз потом во сне увидит, как она откидывает волосы, пахнущие шампунем, чмокает Егорова в лоб совсем по-матерински.
– Да, чуть не забыла, тебя же Владик ждет, и вам есть нечего.
В ее руке червонец и пятерка. Неслыханное богатство, им хватило бы не только до стипендии.
Пятнадцать рублей до единой копеечки!
Если не соблазняться на портвейн, не покупать носки, месяц прожить можно. Шикарный гонорар. Пятнадцать рубчиков за проведенную ночь.
Рука Егорова обретает чувствительность, тянется за деньгами: он обязан их взять. Рита улыбается, но уже совсем как чужая; шевелит бумажками, дразнит: бери, мальчик, заработал.
Никита делает над собой последнее усилие, резко поворачивается и бежит вниз по лестнице.
Дверь хлопает, как выстрел в спину.
Глава 6
Прощанье со славянкой
Егоров валяется все воскресенье, то проваливаясь в сон, то просыпаясь, чтобы сбегать в туалет. Вечером садится на койке, обхватив голову руками. Над кроватью прикноплена обложка журнала «Америка», Луи Армстронг с трубой; белки вытаращенных глаз. Великий Сачмо держит трубу, обернув помпы платочком, но зачем ему этот платочек, никто не знает.
– Оклемался? – спрашивает Влад. – Пока ты дрыхнул, сменилась эпоха. Хрущева сняли.