– Я не хочу, спасибо, – попытался отказаться доктор. – Поздно для кофе. А вам так категорически нельзя, и…
– Бросьте, Борис Аркадьевич. Вас и ваших коллег послушать, мне давно уже нельзя ничего, даже дышать. А хорошая чашка кофе – это единственное, что хоть как-то заставляет меня функционировать.
– Марат Алиевич, давайте без долгих предисловий. Я посмотрел результаты всех исследований. Хотя, признаюсь, предпочёл бы даже для предварительного заключения понаблюдать вас в своём стационаре…
– Мы уже говорили, это исключено, – на полуслове оборвал его Агдавлетов.
Борис Аркадьевич вздохнул, мысленно сосчитал до десяти. Его предупреждали о непростом характере артиста. Впрочем, гению простительны капризы. Другой вопрос, что в своём деле Борис Аркадьевич тоже гений. Не слишком ли велик процент гениев на квадратный метр? На стене ещё и портрет Моцарта. Или Верди. Или Шопена. Вот в музыке он не силён. То ли дело патологии сердца.
– Так вот, Марат Алиевич, даже по тем исследованиям, что были у меня на руках, я могу сказать вполне определённо. Нужно оперироваться.
Агдавлетов невозмутимо щёлкнул зажигалкой. Сколько он курит? Пачку в день? Или две? В комнату, позвякивая чашками на блестящем, слишком ярком, как всё в их доме, подносе вошла госпожа Агдавлетова.
– Кофе по-восточному! И свежайшая шарлотка. Борис Аркадьевич, вы обязательно должны попробовать хотя бы кусочек. Она ещё горячая. Марик, прошу тебя, попробуй тоже. Знаете, доктор, он так плохо ест…
Агдавлетов досадливо поморщился. Как странно, когда они вместе стояли на сцене, казалось, что темпераменты в их семье идеально совпадают – страсть плескалась в каждом его аккорде, в каждой взятой ею ноте. А здесь, в домашних декорациях, она была слишком звонкой, слишком шумной на фоне мрачного, застывшего в кресле супруга.
Доктору стало неудобно. Ему показалось, он присутствует при семейной ссоре, хотя не прозвучало ни одного резкого слова. Напряжение между Агдавлетовыми чувствовалось физически.
– Мария, оставь нас с доктором наедине, пожалуйста, – Марат Алиевич любезно улыбнулся, но и в глазах, и в тоне сквозило недовольство.
Госпожа Агдавлетова, кажется, не обиделась. Должно быть привыкла. Когда двери за ней закрылись, Марат Алиевич стёр с лица дежурно-вежливую улыбку и пристально взглянул в глаза собеседнику.