Дом на Сен-Клод в квартале Итон так и не стал Эмме родным. Она никогда не ценила этот богатый особняк с благоухающим садом и прудом на заднем дворе. Сад… А ведь ещё недавно, после пяти она и Фрэнк часами проводили на открытой веранде в удобных стульях с наклоненными спинками в тихом, но приятном молчании. О чём он думал в ту минуту наедине с ней – она не ведала. Да и напрашиваться на сокровенное не могла, считая это открытой фамильярностью.
Но Фрэнк располагал иными представлениями о семейном счастье. Ему казалось, у супругов не должно быть тайн, и считаться с личным пространством, на которое Эмма претендовала в душе, не входило в круг его обособленного мировоззрения.
Недолго думая, он спрашивал её о том. Она робко смеялась, пряча поглубже всякие мысли, порой такие бесполезные, созданные лишь смысловой цепочкой интеллектуальной последовательности, что говорить о них не пристало. В голове они имели какой-то малейший толк, но вслух прозвучали бы абсурдом. Пожалуй, за годы, отведенные человеку, его разум лишь треть посвящает свой интеллект существенному; остальное время мозг работает на износ пустословия. И Эмма догадывалась, что Фрэнк в силу разнообразия природы, которая создала непохожих друг на друга людей, не сумеет её понять.
Пока они распивали чай на заднем дворе, Эмме нравилось разглядывать зелёные рощицы у пруда и наблюдать, как ветер щепетильно перебирает листья; любила следить, как по водной глади бежит мелкая рябь, и с двух сторон доносится кваканье лягушек, не напрягающее слух; пыталась угадать на сколько миль продвинулось солнце, чтобы спрятать пламенную теплоту от сторонних глаз на горизонте. Её пленил лазурный небосвод, а белые, устремляющиеся вперёд облака напоминали живые улицы Парижа, где иностранные туристы и французы мельтешат по фешенебельным коммерческим точкам. И пока она отсутствовала мыслями, проявляя интерес к природе, Фрэнк в который раз удостаивал её вопросом:
«О чем ты постоянно думаешь?»
Эмма не хотела сознаваться, но столько раз озвученный вопрос Фрэнка начинал надоедать. Она подумала, что, удовлетворив его чувство познания, Фрэнк не станет больше допытываться. Она набралась храбрости открыться ему.
«Я думаю о небе. Почему зимним вечером, когда луна оставляет его в уединении и ничто не освещает бесконечный свод, оно смотрится, как чёрный бархат, где с одной стороны по нему льется розовый отсвет, точно зефирная пастель, а с другой – появляется светло-голубой оттенок… Думаю, зачем люди учат языки друг друга, а не выберут один единый для простоты общения. Представь себе француза с чистым английским произношением, который не сыплет на общество приторность французского красноречия.»