– Не скажу, не знаю. Я путешественник и шоумен, а не бизнесмен, что ты от меня хочешь, Шломо?
После короткой паузы еврей отвечал:
– А хочу я шо бы ты пошёл работать ко мне на ферму. Подумай сам, – место хорошее, обустроишься жить на мансарде, кормить моя Мойра будет от пуза, а ведь ещё и зарплату тебе положим хорошую. Такую, шо вот прямо пятнадцать тысяч гривен в месяц. А? Каково? Единорога твоего приспособим для шоу в деревне, и это будет отдельная песня, ребятишки только обрадуются. Ну шо, Искандер? Думай быстрее, пока мы курим эти чудные трубки, второго такого предложения я никому не делаю.
Искандер и правда задумался. Рассчитывал всё очень веско про себя, расставляя приоритет «за» и «против», сооружая аргументы для того, чтобы вежливо отказаться. Но кажется, что отказываться-то особо не нужно – предложение играло заманчиво во всех комфортных и денежных параметрах.
– Так это… А чего делать-то надо у тебя тут? – предпринял всё же попытку прощупывания татарин.
– Ай, да шо тут делать. Чинить всякое, в амбаре крыша подтекает вон, красить, гвозди вбивать, доски стругать. Положим организовывать новую теплицу я стекольщика позову, но ведь и ему подсобить нужно будет. Такое вот, работа на самое вспомогательное, но так шобы с качеством и без пьянки ежедневной. Ну или выпить вина вечерком разве шо, но так шобы совсем немножко, без фанатизма… Ну шо ты там, решаешь уже?
И ещё посидел-подумал Искандер, но видно – проформы ради, внутренне он согласился, что видно по его бесхитростному лицу было.
Протянул наконец ладонь в сторону Шломо, и тот горячо хлопнулся об неё своей ладонью.
– Только с одним условием, Соломон, чтобы и Горемыка мой обижен в твоём хозяйстве не был. Так он лошадь бесполезная, считать умеет немного, да и то, криво, но всё ж уже родной мне человек, обидеть нельзя никак…
На радостях еврей приобнял татарина:
– Об чём диалог, дорогой Искан, будет твой Горемыка как царь на троне, знай только просыпайся, кушай да в туалет сходить не забывай…
На том и порешили в этих уютных, в призрачной прозрачности тёмных украинских сумерках двое приятных с виду и в общении мужчин. А вокруг всё так же продолжали свои концерты сверчки, и в отдалении допевала песню малиновка, а фоном глухо взлаивала чья-то соседская собака – деревня уходила на ночь.