«Я дописал, но теперь, раз вы меня штрафанули, кое-что бы подправил, прежде чем это показывать нашему собранию», – признался Максим.
«Очень хорошо. Да, хорошо», – закивали и Секретарь, и Председатель. Все это время те, кто находились за круглым старинным столом, сделанным из роскошной карельской березы, молчали. Но теперь они забарабанили ладонями по полированной деревянной, с янтарными разводами поверхности, и Максим подумал, как славно отражаются ладони его коллег, сочинителей эротики, в чудесном антикварном лаке. Пожалуй, это стоило бы запомнить, и выдать какую-нибудь сцену на таком вот столе… Впрочем, потом. Сначала надо закончить главы про «Эротический Цирк», а там – как пойдет.
Наконец, все успокоились, и Секретарь спросил: «Есть ли еще желающие сегодня выступить?» Все молчали. Тогда слово взял Председатель. Он сказал, что русской литературе по-прежнему не хватает хорошего, доброго, как он выразился, «жирного» пласта эротических произведений. Что они, Клуб Сочинителей Эротики, собрались здесь вовсе не для того, чтобы потешить себя и окружающих возбуждающими «писульками», как это делали «борзописцы» двадцатых и тридцатых в этом «гнойном», по мнению Председателя, Париже. Задача Клуба куда более серьезная и концептуальная. И, если не забывать про устав Клуба, то можно не только увековечить себя и свое произведение, но и принести невообразимую пользу нашей культуре. Тут Председатель процитировал Бродского, которого он страстно любил: «Где любовь как акт лишена глагола». Все закивали. Наступила тишина. Больше никто ничего не собирался читать. В таком случае, возвестил Председатель, сегодняшнее собрание объявляется закрытым. Встретимся через неделю.
Максим спустился вместе со всеми в гардероб роскошного старинного особняка, где каждый субботний вечер собирался Клуб Сочинителей Эротики. Заседания длились три часа, все это происходило с благословения дядюшки Председателя: его, дядюшки, компания владела этим особняком еще с девяностых. Несмотря на окружающую роскошь интерьеров, на мраморную лестницу, на прелестные темные дубовые перила и латунные шарики дверных ручек, несмотря на необычный чугунный пол вестибюля и изогнутые светильники, гардероб выглядел по-советски бедно. К грязно-белым стенам, покрытым неровной штукатуркой, были прикручены светлые меламиновые доски под бук, из которых торчали алюминиевые крючки. На этих-то крючках и «вешались», как говорил охранник особняка, «поэты».