Но сначала… Он предпочел бы послушать ее стихи. А если они будут невыносимы? Ужасные слова, нелепый ритм, сбивчивые рифмы, если это будет поток дурновкусия, который невозможно остановить ничем… Если она не зря стесняется читать? А вдруг единственным выходом будет просто заткнуть уши и смотреть на то, как движется ее лицо, когда она произносит свои сочинения вслух, просто наблюдать за ее телом, абстрагируясь от того, что у нее в голове? Возможно ли это?
И как только эти мысли пришли ему в голову, ведь еще неделю назад он говорил ей, что она другая, глубокая, что она пишет иначе! Он был не в состоянии представить себе, как бы она могла писать плохо. Но это – тогда, когда они сидели рядом и пили кофе. А теперь его одолевали сомнения и подозрения. Касающиеся не чего-то настоящего, по-киношному, по-литературному настоящего, например, что она подослана какими-то силами, что она каждую неделю пишет отчеты о работе Клуба, что она предательница, что она желает лишь чего-то самого скучного, обыкновенного – денег, славы, мужа побогаче… Нет, его мучила неуверенность исключительно по поводу ее литературных талантов. Как он нелеп в этих своих сомнениях, какие глупости ему приходят в голову, словно ему пятнадцать, а не сорок! Удивительно, неужели люди никогда не меняются, неужели они, оказавшись в сумеречных зонах эмоций, например, в состоянии легкой влюбленности, ведут себя и в восемьдесят так же, как тогда, когда они были подростками?
Легкая влюбленность. В этом он себе признался. Не очень понятно, почему, но он действительно был слегка влюблен в Карину. Вот, стоило только это сформулировать, как Максим ощутил странное болезненное состояние. Теперь это было не просто любопытство. Теперь это была боль. А что, если?.. Что, если она не согласится читать сегодня стихи? Что, если они будут ужасными? Вот, снова – страх разочарования.
Как сказал однажды его преподаватель в институте, «разочарование – это плохо, ведь оно означает, что было очарование, а очаровываться не стоит». Он очарован. Очарован и совершенно разбит.
Максим оказался в центре в тот самый момент, когда сухой ледяной ветер понес по улицам мелкую поземку, и большинство москвичей решило сегодня никуда не ходить, а посмотреть кино и заказать себе на дом ресторанную еду. Порывы ветра подталкивали Максима то в спину, то в бок, и он, повинуясь этой силе, ощущая ее не столько как природную, сколько как городскую, силу, которая не могла бы существовать без окружающих домов, деревьев и следов человека, – быстро шел по Большой Никитской, щурясь и присматриваясь сквозь обледенелые ресницы к вывескам. Куда бы сесть? Где я мог бы провести пару часов, попивая кофе и пытаясь вбить хотя бы пару слов в ноутбук?..