Прямо скажем, шансов выстоять у них немного, но сдаваться он не собирался. В этом не было никакого смысла. Самозваный «Владыка Окоема», может, и помилует в обмен на оставшиеся боевые машины и знания, но вот что будет с людьми…
Привычно прошелся по улицам своего города. Телохранители едва поспевали за ним.
В общем, город жил своей прежней жизнью, не считая того, что народу прибавилось.
Разве что на площади напротив статуи вождя мирового пролетариата, на небольшом костре горело соломенное чучело в той же остроконечной шапке. Оно должно было символизировать ненавистного владыку шаркаанов. По словам шаманов, если жечь изображение нечестивца с проклятиями и молитвами предков, – «Владыке Окоема» не поздоровится.
Солома была гнилой и прелой – черный дым лез в ноздри, ел глаза. Как только одно чучело прогорало, служитель брал из груды новое и кидал в угасающий огонь. Приглядывал за процессом шаман – высокий, костистый старец в грязно-белом халате и накинутой поверх шкуре барса, с одеяния которого свисало множество плетеных разноцветных шнуров, ниток бус, костяных, медных и каменных изображений людей, демонов, богов и чудовищ, чьи имена не знал, должно быть, и сам хозяин.
Параллельно он с учениками занимался важным делом – тоже наводил порчу на Ундораргира. Парни вкапывали в землю острые, любовно выточенные колышки. Затем шаман вытаскивал из пищащей и трясущейся корзины большую серую крысу, выловленную в городских канавах или подвалах. Ловкие руки учеников облачали грызуна в рогожный чапанчик и остроконечную шаркаанскую шапку наподобие той, что была на чучелах. Потом наставник начинал петь и блеять на каком-то непонятном языке, взмахивая руками.
Макеев, глядя на сие действо, с трудом удерживал смех, ибо происходящее напоминало обряд наречения, совершаемый в Степи на седьмой день после рождения ребенка. Таким образом и принимали в племя или род, давая новое имя.
Сейчас же новоявленного усатого и хвостатого «степняка» нарекали, само собой, Ундораргиром. После чего тварюшку шаман передавал другому ученику, а тот со всем старанием сажал вопящего пасюка на кол. На местном поэтичном языке такая казнь называлась «приделать деревянный хвост». Смысл обряда был вполне понятен. Если умрет сотня поддельных «ундораргиров», беспокоя местную адскую канцелярию, то богам смерти это надоест, и они прихлопнут настоящего.