– За такие слова о Его Императорском Величестве…
Но не смогла сразу сформулировать, какие именно кары предусмотрены в нынешние времена «за такие слова», а человек торговый не стал ждать окончания фразы, фамильярно перебил:
– Вы, барыня, меня не затыкайте-с! Нету больше ни величества, ни империи. И это не мы с вами устроили! Кто втянул нас в войну против сильнейших европейских империй, скажите на милость? Царь-батюшка – по собственному разумению, нас с вами не спросимши. Нечего было вступаться за сербов, ввязываться в чужую драку!
Софья Николаевна воскликнула:
– Арсений Андреевич, что же вы молчите?
Маевский недоуменно посмотрел на коммивояжера:
– Разве можно было безропотно отступить? Спокойно жить, зная про обстрелы Белграда? Понимая, что южные славяне, едва вызволившиеся из-под османского ига, снова лишаются права обустроить свою судьбу?
– Оно-то так, конечно, – сказал чиновник. – Но что, господин ротмистр, мы выиграли от своего участия? Угробили державу, ничего больше.
– Что выиграли?
– Именно!
Маевский чуть пожал плечами и даже улыбнулся, столь очевидным для него показался ответ:
– Себя.
* * *
Поезд останавливался, казалось, у каждого столба. Дорога, в обычное время занимавшая не более четырех часов, растянулась на вечер и ночь. Устроиться ко сну было негде. Софья Николаевна подложила под щеку что-то из теплых вещей, прижалась к окну, задремала. Владимир лег ей головой на колени, тоже пытаясь уснуть.
Маевский смежил глаза, но вместо дремы приходили хаотичные мысли о лежащем за тремя морями Белом городе, о благородном поступке сербского самодержца, оказавшего посмертную услугу и почесть генералу Алексееву. О самом генерале, благороднейшем человеке, поднявшем знамя борьбы после гибели Корнилова и сгоревшем в разгар наступления от нелепой простуды. О Лавре Георгиевиче Корнилове, единственном человеке, двинувшем на Петроград в июле семнадцатого остатки рассыпающейся армии – и погибшем на глазах Маевского в пламени взрыва.
Ротмистр боялся оказаться ненужным, никчемной обузой. Раздробленное колено и надорванные сухожилия, к счастью, не лишили его возможности ходить, но сесть в седло ему уже не удастся. И что же, спрашивается, делать кавалеристу без лошади? Он успокаивал себя тем, что тщательно взвешивал свои умения, навыки, боевой опыт – все то, что представляло хоть какую-то ценность, могло стать востребованным. Владение саблей, тактика боя, организация снабжения эскадрона – это могло бы пригодиться в кавалерийской школе, военном училище…