Я проревел всю ночь. Пустота. Темная пустота. Тюльпан вздрагивает от сквозняка, и кувшин падает, разлетаясь на мириады осколков. Мне никогда не собрать их. «Твоей мамы больше нет». Что может быть страшнее, чем эти слова? Мир стал казаться еще враждебней, и это, конечно, было написано на моем лице.
Можно легко догадаться, что я ненавидел Самшир. Мне сразу вспоминаются мрачные квадратные корпуса, выглядывающие из-за двухметрового забора. В их подвалах царил столь сильный голод, что обитавшие там мыши с удовольствием ели отвалившуюся от стен штукатурку. Угрюмые охранники и воспитатели, которым наплевать на все и всех. Однажды мадам Аравия выставила меня на улицу в десятиградусный мороз в наказание за то, что я (дерзкий преступник!) умыкнул с прилавка столовой маковую булочку. Я тогда мучительно хотел есть, нас плохо кормили, и можно было с легкостью посчитать число ребрышек на моем исхудалом тельце. Потому я и не сдержался.
– Ах ты, маленький недоносок! – зашипела Аравия тем вечером. Омерзительная бородавка над ее верхней губой колыхалась как прилипший изюм.
Я запомнил Аравию крупной женщиной, чем-то напоминавшей неповоротливую медведицу (наверное, потому что все уверяли, будто она долгожительница). Ее коллеги не были столь высокого класса, они побаивались ее, искренне не понимая, почему она выбрала себе низкооплачиваемую профессию, ведь с неисчерпаемыми правами долгожителя можно было стать даже судьей в Верховном суде Эйорхола. Или же открыть ресторан, кофейню, казино. Жить в варварской роскоши. Наверное, они даже не догадывались, что Аравия получала истинное наслаждение от работы, а ее любовь к детям граничила с жестокостью.
Помню ее причуду: она держала в кладовке серую сиамскую кошку Жужу, которую выгуливала строго на поводке. Однажды я слышал одно миленькое хвастовство Аравии. Она говорила своим изумленным коллегам, что знает дату Х своей кошки, а еще сокрушалась, что та «бродяга» как по жизни, так и по классу. Оказывается, ярые поклонники Анализа умудрялись сделать его даже своим домашним животным. Откуда у Аравии было столько денег, знала лишь одна Жужа.
Смутные, неприятные воспоминания – они повсюду плетутся за мной. В нескольких километрах от нас торчали скелеты труб, а потому у самширского воздуха всегда был угольный «привкус». Зевнешь широко раскрытым ртом – и на зубах полдня будет скрипеть песок. И опять нас учили восхищаться Анализом, презирать старообрядцев и весь остальной мир. Нам без устали повторяли, что в иных странах поощряется детоубийство и даже содомия. Там ненавидят эйорхольцев и средь бела дня могут смачно плюнуть тебе в лицо, если узнают, что ты с острова. Вот только все дело в зависти, говорили нам. Этим людям не хватает силы духа, чтобы сделать Анализ. Они тратят жизни впустую. Бесхребетные черви…