Сестра не отвечала. Потом вздохнула:
– Может, я и не доживу до следующего года. Машина собьет или еще что.
– Да что ты ерунду-то городишь, какая машина?!
– Какая?! Любая. Мало, что ли, таких случаев, по телевизору вон говорили: в дорожно-транспортных происшествиях сейчас больше людей гибнет, чем от рака. Ты же знаешь, какая я невезучая, – возьму и не доживу.
– Да ладно тебе каркать…
– Конечно… ты-то теперь все-ех переживешь!
Елена замолчала: а ведь и впрямь! Она как-то про это еще не думала, не до того было. Теперь же она представила, что сверстники ее будут стареть, и лет через двадцать, кто раньше, кто позже, отправятся к праотцам, а ей через двадцать лет будет всего лишь тридцать, ну, или чуть больше. А если она, не дай бог, переживет дочку, которой уже сороковник, а ей-то теперь только десять! Она ведь младше собственного внука! Но если средство действует, то она всех своих близких может сделать молодыми… когда время приспеет. Она не будет жаться, как Медея. В следующем году с Клавой – все станет ясно. А вдруг ничего не выйдет? Вдруг это случайно вышло и в другой раз не получится? И тогда Клава неминуемо умрет раньше нее… А потом и дочь… И никого-никого не останется из тех, кого она знает. Будут крутиться вокруг совсем чужие, не нужные ей нисколечко люди, а она будет как перст одинока. Как бабка Медея, которой плевать было на них, чужих и негодящих, когда все любимые давно сошли в могилу. А может, опять появятся любимые, а этих всех она забудет, как сон?.. И ведь у нее останется Саша, внук. С Сашей-то они почти ровесники…
Мысли Елены прервала Клава, вздыхавшая:
– Сколько добра-то перевели, Лена! А где-то в Африке дети голодают, да и у нас ведь тоже, а мы молоко в пропасть льем! Верно сказала продавщица-то – полились молочные реки с гор! А денег-то, денег сколь извела на молоко это, почитай, всю пенсию, ох, старая я дура! А до следующей пенсии еще далеко, на что теперь месяц жить буду, не знаю…
Потом Клава решила с горя пропустить рюмочку-другую, и Елене – у тебя-то ноги молодые, сказала Клава с укоризной – пришлось бежать в магазин за бутылкой. Хорошо, что теперь не старые времена – всем всё продают, не смотрят, что до шестнадцати лет ребенку расти еще и расти.
Но пить Елена наотрез отказалась, только пригубила рюмочку: кто его знает, что с ней после выпивки будет. Клава же махнула несколько стопок водки, закусила российским сыром, охотничьими колбасками, грузинским лавашом – пропадать так пропадать! – и затянула «Взвейтесь кострами, синие ночи». Елена стала подпевать ей неокрепшим голоском – где Клава сбивалась, забывая слова, Елена ей подсказывала – она-то помнила песню, будто пела ее только вчера.