– Ну а вы чем промышляете? – спросил Джеймс.
– Писатель. Ну, пытаюсь им стать.
– Вы пишете? Вот оно что! И что вас подвигло на это?
У Прю была в запасе одна история, довольно близкая к истине, – о разводе, после которого остались сбережения и желание повторно утвердиться в новой для себя жизни. Но она постеснялась использовать это теперь – правда, сама не поняла почему. Прежде чем она успела придумать что-нибудь новое, ее новый знакомый поднял левую руку и показал на бледный след на пальце.
– Вот почему я сейчас чертов турист. Три недели уже.
Вот и причина. Сам все объяснил. Рейчел расслабилась.
– Ничего, со временем станет легче. Довольно скоро, – пообещала она.
Ее собеседник приподнял бровь.
– А сколько это длилось у вас?
– Восемь месяцев.
– Ах, – сказал он, а потом допил свой мартини и махнул бармену, чтобы тот налил еще. И многозначительно посмотрел на Рейчел. – А вы?
– Почему бы нет? Спасибо, мистер Салливан.
Когда прибыли новые порции напитков, Джеймс спросил, как долго она была замужем. Ей даже не захотелось врать.
– Шесть лет. А вы?
– Восемь. – Он взял с тарелочки маслину. – Насколько я понимаю, он у вас проштрафился.
– Конечно.
– Завел роман на стороне? – уточнил мужчина, а потом поднял руку: – Простите, теперь я вмешиваюсь не в свое дело.
Но Прю даже сама удивилась, когда сказала правду:
– Он ударил меня.
Джеймс опустил руку, и его мрачное лицо настолько исказилось от боли, что ей даже захотелось погладить его по руке и сказать, что все в порядке. Но она сдержалась. Наконец он произнес глубоким и холодным голосом:
– Ну что же, надеюсь, он получил лишь единственный шанс сделать это.
– Конечно, – солгала Рейчел, не решившись открыть всю правду. На самом деле понадобилось четыре года из шести – четыре года бесконечной наивности и веры в то, что человек, который выражает собственное разочарование кулаками, может чудесным образом измениться. Вспоминая себя в те годы – а это ведь было не так давно, – она тяжело вздохнула.
После следующего глотка она сменила тему беседы. В сторону политики. В начале года Америка привела к присяге своего первого афроамериканского президента, и в стране, особенно среди левых, царил оптимизм. Прю даже замечала этот оптимизм среди знакомых радикалов, хотя их энтузиазм шел бок о бок с выжиданием. Ведь независимо от цвета кожи человек, избранный главой государства, был все-таки, прежде всего, политиком.