Дневники Матушки Гусыни - страница 7

Огромный волк со спутанной чёрной шерстью и красными глазами ходил вокруг гусака кругами. Бедный птенец дрожал от страха и прикрывал клюв крылом – судя по всему, у волка сильно воняло из пасти.

– Бедненький ты, несчастненький птенчик, – сказал волк. – Совсем один в лесу, рядом ни батюшки-гуся, ни матушки-гусыни, некому его защитить. Знаешь, что бывает с маленькими гусятками, если они забредают в лес одни?

Волк ухмыльнулся, обнажив острые зубы. Гусёнок крякнул, будто говоря: «Я всерьёз жалею, что спросил у вас дорогу».

– Эй, а ну отойди от него! – рявкнула я.

– А ты ещё кто? – спросил волк.

– Можешь считать меня матушкой-гусыней! – заявила я. – И мне совсем не нравится, что ты обижаешь моего малыша.

– Твоего «малыша»? – расхохотался волк, ничуть меня не испугавшись. – Глупая старуха! Ступай лучше свяжи что-нибудь, пока не стала десертом.

«Свяжи что-нибудь»? «Старуха»? Судя по всему, кое-кому жить надоело.

– Прости, щеночек, вязанием я не занимаюсь, – сказала я и закатала рукав, чтобы показать ему своё предплечье. – Шрам видишь? Я его получила, когда боролась с драконом раза в три тебя больше – причём просто забавы ради! Так что, если не хочешь остаться без зубов, отчего твоя уродливая физиономия краше явно не станет, очень советую пойти найти себе на ужин вкусный фруктовый салатик, а моего гуся оставить в покое!

Волк зарычал на меня и убежал в лес. Гусь с облегчением вздохнул, в его взгляде читалась благодарность. Он вразвалку подошёл ко мне и крякнул, будто говоря: «Матушка Гусыня, значит?»

К материнству я склонности никогда не питала, но идея мне понравилась. Я решила, что если уж усыновлять кого-нибудь, то как раз когда мне ещё только слегка за двести и я в расцвете сил. Да и у гусака особого выбора не было.

– Очень может быть, что лучше меня матери ты здесь не найдёшь. Вряд ли кто-нибудь другой станет долго тебя терпеть, да ещё и заботиться.

Он развёл крыльями. Даже сам гусь не мог отрицать, что он та ещё заноза.

– И как же мне вас назвать, господин?

Он крякнул опять. «Может, Энрике Родригес?».

– Мне нравится «Лестер», – сказала я. – Я как-то обещала одному своему старому собутыльнику, что назову первенца в его честь. Ты не то чтобы прямо уж первенец, но сойдёшь.

Гусак закатил глаза и вздохнул.

«Ладно, – крякнул он. – Пусть будет Лестер. Можно мы уже пойдём в дом? Меня никто не предупреждал, что тут будет так холодно».