– Ты прав, Криг, – сказал командир. – Прости, но я, пожалуй, рискну и поддержу профессора…, – краем глаза он заметил, как с лица Бэлл спала маска напряжения и отчужденности, на нем появилась благодарная улыбка. – Думаю, науке стоит доверять!
– Гун, ты что?! Подумай хорошенько! – воскликнул второй пилот, совершенно не ожидавший такого поворота событий. – Ты рискуешь всеми нами!
– Криг, я тебя не узнаю! Ты раньше не был трусом! – произнес Гун. – Сколько полетов у нас с тобой позади, сколько опасных решений приходилось принимать! Интуиция мне подсказывает, что Бэлл знает, что говорит! А вдруг мы действительно сможем создать вакцину и справиться с вирусом, если Пол выздоровеет.
– Но, Гун…, – второй пилот попытался еще что-то возразить.
– Все, точка, – жестко прервал его командир, – Пол или умрет своей смертью, или выживет. Об его убийстве не может быть и речи.
Лицо Гуна приобрело такой суровый вид, что никто из астронавтов не решился ему возражать. На этом совещание закончилось и весь экипаж корабля погрузился в томительное ожидание. Помочь умирающему астронавту был никто не в состоянии, оставалось только со стороны смотреть на его страдания.
С каждым днем под влиянием вируса Пол все сильнее менялся. Сначала им завладела полная апатия, и он кругами медленно, словно детская игрушка, в которой кончалась батарейка, передвигался по изолятору. Время от времени его взор, полный безразличия, скользил по фигуре дочери, которая круглыми сутками находилась с ним рядом.
Прошел день, и все изменилось до неузнаваемости. Место апатии заняли сильное возбуждение и дикая злоба. Пол хаотично метался по изолятору, ловко запрыгивал на кровать и бил себя в грудь кулаками, громко выкрикивая что-то, бессвязное и лишенное всякого смысла.
Присутствие Бэлл со временем стало сильно раздражать его. Он приближался к перегородке, садился перед ней на четвереньки, угрожающе рычал и скалил зубы. Из его открытого рта на пол падала густая серая пена. Временами это сидение перерастало в сильную ярость, и он всем телом кидался на прозрачную стенку изолятора, пытаясь вырваться наружу и напасть на дочь. Его глаза пылали такой ненавистью, что, если бы ему удалось сломать перегородку, он, не колеблясь, тут же растерзал бы Бэлл. Пол постепенно превращался в монстра, которого он так боялся в самом начале болезни. Ухудшение состояния отца приводило Бэлл в полное отчаяние. Глубоко в душе она уже жалела, что тогда не послушала его.