"Дий вседержитель, блаженные, вечные боги, сберитесь
Тяжкообидное, смеха достойное дело увидеть…"
Но они итак уже все собрались, стояли за занавеской и ждали только момента, чтобы я, пинтюх, недоразвитый, уселся на эту проклятую кровать. Видно, решили позабавиться. Скуки ради. Все равно им на своем Олимпе делать нечего. Но мне-то, положим, не до смеха. Хотелось бы увидеть кого-нибудь из них на моем месте…
"Как надо мной, хромоногим, Зевсова дочь Афродита
Гнусно ругается, с грозным Ареем, губительным богом,
Здесь сочетались…"
Так значит, она все же Афродита, а я вначале думал, что она Афина Паллада. Вот влип. Это ж надо такое отмочить, улечься с замужней женщиной и быть застуканным мужем. Со мной такого еще не случалось. Как же выпутаться? А что если мне их обмануть, уверить всех, что это не жена Гефеста, а Виктория-победительница, с которой я лег переспать, чтобы в завтрашних соревнованиях она принесла мне удачу. В конце концов, если они будут настаивать на своем, скажу, что просто ошибся дверью и лег в постель не с той женщиной, я даже ее лица не видел, не разглядел в темноте. Это выход. В этом мое спасение. Итак, буду утверждать, что она Афина Паллада…
"…Конечно, красавец и тверд на ногах он;
Я ж от рождения хром – но моею ль виною? Виновны
В том лишь родители. Горе мне, горе! Зачем я родился?
Вот посмотрите, как оба, обнявшися нежно друг с другом,
Спят на постели моей. Несказанно мне горько то видеть.
Знаю, однако, что так им в другой раз заснуть не удастся;
Сколь ни сильна в них любовь, но, конечно, охота к такому
Сну в них теперь уж пропала…
– Но позвольте! Вы утверждаете, что я лежу здесь с вашей супругой? Но вы в лицо загляните ей, чтоб не ошибиться, – как умея, стал я подыгрывать обманутому мужу, пытаясь попасть в такт его интонации. – Я ж утверждаю, что это не ваша супруга Киприда. Нет ей здесь места. Лежу я с Афиной Палладой.
Боги воззрились на нас, как на новые врата бараны, только во сне им способно такое присниться, чтобы Арей, отрицая так нагло бесстыдство в постели, нос им нахально утер своим замечанием. Мне уж теперь ничего терять не осталось, я ведь и так предстал пред их очи своей наготой, где там, стыдливо просить у них к себе снисхождения, лучше уж сразу боднуть их своими рогами. Тут мне Гефест отвечает с тайной надеждой: