* * *
Нет, конечно, господа любезные, на исходе 80-х годов прошлого века советские дипломаты уже не были обязаны, как при Сталине, представлять ежедневные рапорты о своих контактах с иностранцами. Совместное обитание разных служб под крышей МИДа протекало без напряжения и без принуждения, как нечто само собой разумеющееся, тем более на таких маленьких островках Советии, как генконсульство в Марселе. Изображать дружбу и сотрудничество трех и более ведомств было своего рода неукоснительным правилом игры, которое никто не нарушал. Монотонного времени долгих одиноких вечеров за высокими решетками генконсульства было вполне досточно Кранцеву для того, чтобы понять размеры своего «осадного положения» в золотой клетке, и это напрочь отбивало вкус удовольствия от пребывания в стране развитого капитализма. Очень быстро ему стало ясно, что совдипломат на Западе должен принять на себя роль добровольного заложника или даже тройного суперагента, сталкивающегося с тремя видами сомнений в отношении своей персоны со стороны: а) граждан и спецслужб страны пребывания, б) родной контрразведки или «тайной полиции» своего собственного посольства и в) самого себя, чтобы никогда не выдать своего подавленного состояния духа, смятения или недовольства, вызванного первыми двумя пунктами.
За неимением особого выбора Кранцев в первый раз вышел на люди в обществе симпатичного коллеги, другого вице-консула из числа «ближних соседей» – назовем его условно Большим спортсменом, – кандидатом на ближайшую высылку. Вдвоем они отправились, разумеется, на праздник местных коммунистов, восторженных и смелых мечтателей, единственных искренних друзей СССР во Франции в ту пору. Кранцев не раз задавался вопросом, как и почему можно стать и оставаться коммунистом в стране, где существует рельная свобода выбора, когда тебе известна вся правда о торжестве «всепобеждающего» марксизма-ленинизма и «достижениях» сталинизма. Поразительно, сколько бравых малых или великих идеалистов накопилось тогда в «красном поясе» на юге Франции, во всех этих Арлях, Ля Сейнах или Грассах. И все они бескорыстно делились теплом своих сердец и непритязательным, кисловатым вином с советскими товрищами, которые были не ко двору во многих других местах. Конечно, независимо от членства в компартии, все эти простые французы имели нормальное жилье, приличную работу, не жили впроголодь и не стояли в трехчасовых очередях за убогой колбасой, сливочным маслом или тем же красным вином, как их многочисленные далекие камарады в Совдепии. Но что самое главное, будучи коммунистами в капстране, они не опасались за свою жизнь и свободу, как их братья и сестры по духу в далеком, загрязненном промышленными отходами Труханске, закрытом для посещения иностранцами. Французские товарищи даже в страшном сне не могли себе представить жизнь своих собратьев по классу за «железным занавесом».