Июля 31. Что-то у них будто налаживается. По часам все вместе: то книжку он ей читает, то горячо спорят, потом опять смеются. А ввечеру, слышу, на фортепьянах забренчали (с болезни Аристарха Петровича впервые, ибо со вчерашнего ему намного легче). Поручик романс поет:
Стонет сизый голубочек,
Стонет он и день и ночь:
Его миленький дружочек
Улетел далеко прочь.
Пропел куплет – и умолк. Неспроста!
Августа 2. Так и чуял: обручились! Прибегает Петя:
– А знаешь ли, – говорит, – что я подглядел?
– Ну?
– Только по секрету, Андрюша!
– Да в чем дело-то?
– Варенька с Дмитрием Кириллычем кольцами обменялись. Папенька и маменька ничего еще не знают. Так и ты пока молчи.
– Хорошо, – говорю, – хорошо…
А у самого в груди точно что порвалось.
Ну что ж, дай им Господи! Жених как жених, все же гвардии поручик; раз – и до генерала дослужится. А я что? Недоучка, балбес, мизинца его не стою.
Августа 3. Зашевелились французы: у архиерейского двора – всего 7 верст отсюда – перестрелка с авангардом. Не нынче завтра подойдут и к Смоленску. Жителям предложено выбираться подобру-поздорову. По улицам возы потянулись. И Толбухины решились-таки в деревню перебраться; на дворе возы нагружают. Сами поутру двинутся. Боятся только, как-то еще Аристарх Петрович переезд выдержит.
Августа 4. Уехали и маменьку мою с собой забрали. Упиралась спервоначалу:
– Как, мол, я Андрюшу моего одного здесь на погибель оставлю?
Варвара Аристарховна успокаивает:
– Да с чего ему погибать-то? Будь он еще военный. Ничего ему не сделают.
– А присмотреть в доме, – говорю, – все-таки кому-нибудь надо, чтобы не разграбили.
– Грабить-то у нас, пожалуй, нечего… – говорит маменька.
– Тем паче, значит. А взглянуть мне на этого Наполеона, маменька, куда как любопытно!
– Потом и нам про него расскажет, – говорит Варвара Аристарховна. – Кстати, Андрюша, ты ведь дневник пишешь?
– Пишу…
– Так все, смотри, описывай, что бы ни было: дашь потом прочитать. Особливо же…
Тут она запнулась, покраснела и огляделась на маменьку.
– После скажу тебе.
И вот, когда другие в карету уже садились, она вдруг быстро ко мне подходит, а у самой щеки и уши так и горят.
– Тихоныч здесь хоть и остается, – говорит мне шепотом, – но надежда на старика плохая. Если б Дмитрию Кириллычу что понадобилось, так ты, Андрюша, пожалуйста, уж пригляди, постарайся…