Они еще какое-то время поговорили на разные общие темы, о том, какая сейчас у стариков пенсия, и что старость не в радость, и что молодежь нынче пошла, и что вот раньше были времена, и все такое. Особое время в их разговоре заняло обсуждение о том, нужно ли Петровичу поехать к престарелой, но еще, слава Богу, здоровой и крепкой, глядишь, до ста лет проживет, родной сестре, и какие нужны на это деньги, и какие могут быть по пути проблемы, и на чем ехать, ведь путь-то, того, не близкий, и т.д. После чего Петрович встал и продолжил идти вдоль аллеи, подбирая по пути бумажки, а Геннадьевич с кряхтеньем поднялся со скамейки и прихрамывая отправился в противоположную сторону, опираясь на свою палочку.
Когда Петрович дошел до конца аллеи, он свернул в узкий переулок частный сектор сразу за парком и пройдя между домами, вышел к старенькому жигуленку светло-зеленого цвета, припаркованному у одного из домов. Он сел в жигули, отъехал от дома и, выехав на проезжую часть, смешался с потоком машин, в то время, как Геннадьевич вышел из парка, прошел два квартала и, зайдя за один из домов, сел на мотоцикл с коляской и поехал в другом направлении.
Примерно через час жигуленок припарковался в соседнем городе у частного дома, и Петрович выйдя из машины, нырнул в перелесок между двумя соседними кварталами, и вышел с другой его стороны. С ним незаметно поравнялся еще один такой же Петрович, или Васильевич, или Емельяныч, что, в общем-то, не важно, но пусть будет Емельяныч, и какое-то время шел за ним. Заметив его, Петрович уронил бумажку и свернул на другую сторону, а Емельяныч остановился, присел на корточки, чтобы завязать шнурок на своем ботинке, незаметно поднял бумажку, свернул в противоположную сторону, и через пару минут вышел из парка, уже как Валерий Брумель, без всякого старческого маскарада.
Придя домой, он поужинал с семьей, поговорил о повседневных делах, сидя перед телевизором, предупредил жену, что у него будет недельная командировка по работе, попросил ему все приготовить на утро, и отправился к себе в кабинет. Там он достал свой ежедневник и написал в нем:
«Вениамин мою поездку к Петру не одобрил, и серьезно меня предупредил, что исход может быть очень неблагополучным. Пока непонятно, что он имел в виду. Однако я все равно еду. Интересно, что он тоже едет в том же направлении, но не в сам Холмский и встречается с некоей особой, которая может, как он сказал, пролить свет на всю эту ситуацию. Есть ощущение, что скоро должна быть какая-то развязка. Нужно оставить деньги на велосипед для ребенка и жене на какую-то косметику, которую она просила. Ох-уж эти женщины!»