Я же обитаю в сердцевине небытия,
Моё жилище, мой приют там.
Стяг мой водружен
во владениях Небытия,
где правлю царство я,
И только здесь,
о дева Мария, как одинокий рыцарь,
Мой образ трепещет крыльями перед тобой.
Смотри, Мария, пред тобою —
загадка Моей формы,
запутанный клубок.
Ты видишь и то, и другое —
как яркую луну
и форму, возникающую в воображении сердца.
Любое представление,
произрастающее в твоем сердце,
преследует тебя, где б ни была ты,
за исключением пустой и нереальной грёзы,
что исчезает словно зарница.
Я – рассвет Божественной реальности, свет Господа,
во дне моём не утаится ночь.
И не ищи укрытья от меня, взывая:
«Нет власти, кроме Аллаха», —
Мне довелось сюда явиться из владенья,
Где власти не отыщешь иной, помимо Аллаха, —
пропитание моё, моё отечество —
сотворены из «Нет силы, кроме Божьей».
Рождённый светом, предваряющим язык,
извечно был я зодчим святилища Господня,
ты ж ищешь защиты от меня,
Когда я сам прибежище и избавленье?
О, нет худшей кары, чем невежество:
ты рядом с возлюбленным,
но в любви ты неумела.
Друзей ты почитаешь чужаками,
радость – скорбью,
А при встрече с прекрасным возлюбленным
малодушно убегаешь,
боязливо сторонишься его.
Он – грациозен словно пальма,
для нас же, мошенников,
он – крест и виселица.
Локоны нашего Возлюбленного,
благоухающие мускусом,
для нас, лишившихся рассудка, – просто путы.
И благодать, что истекает
столь сладостно, как Нил,
нам, фараонам, видится кровью.
Когда, например, Иисус говорит: «Я иду к Отцу» (Иоанн 16:16), суфии понимают это высказывание следующим образом: святые[6] суть духовные чада Божества, так что Иисус как святой[7] может рассматриваться в качестве такого духовного чада.