- Ведьма, – прошептала Оляна и спряталась за спину мужа.
Я оглянулась на лавку.
Одеяло, на котором я спала, сгорело. От него осталась только черная гарь и обгоревшие ошметки шерсти. А я…я была цела и невредима. Даже волосы не занялись…
С тех пор даже отец стал остерегаться меня.
А через год в деревне появился старик.
Мужчина был очень стар, одет бедно и опирался на посох, таща на спине котомку и арфу. За спиной вились седые волосы, а борода была всклочена и забавно торчала в разные стороны. Длинный кривой нос и пронзительные голубые глаза почему-то запомнились мне больше всего. Я как раз носила воду из колодца, что находился недалеко от нашего дома и, заметив путника, зачем-то остановилась и проводила его взглядом до тех пор, пока старик не скрылся за углом дома по дороге, ведущей к таверне.
Что так сильно заинтересовало меня в нем, я не знала. Возможно, арфа и то, что этот человек скорее всего был бродячим музыкантом, а подобные люди редко заходили в нашу деревеньку, отправляясь сразу по тракту в город, где на княжьем дворе можно было получить куда больше за свой талант. Но видимо этот старик преследовал какие-то свои цели, а может просто устал после долгой дороги.
Пожав плечами, я продолжила свою работу. Воды еще надо было наносить две бочки, а мои ведра были слишком маленькими, чтобы я могла закончить эту работу быстро.
Ближе к вечеру вернулся с поля тот, кого я раньше называла отцом. Везнич казался уставшим и Оляна к моему удивлению, отпустила его до темноты в таверну, выпить с мужиками пива, что случалось не часто.
К слову сказать, Оляна была женщиной твердой, как кремень и с каждым годом она брала в свои руки и ведение хозяйства и своего мужа, который, кажется, даже не подозревал, что это с ним происходит, а возможно просто пустил все на самотек, ведь всегда легче, когда за тебя все решает кто-то другой, а ты знай себе делай свою работу, да не ломай голову над насущными проблемами.
Но в тот вечер отец вернулся позже обычного, когда нам, детям уже положено было спать. А все и спали. Через лавку от меня сопела сестра, а брат забрался на печь, и я видела со своего спального места его босую ногу, торчащую из-под одеяла. Не спалось мне одной. Я вообще стала хуже спать с тех самых пор, как открылась правда о том, что мои родители и не родители мне вовсе. Но я ничего им не говорила, молча продолжая хранить эту тайну, о которой теперь знали уже трое.