Однажды учитель музыки в откровенной беседе мне признался:
– Для человека самое главное – это научится слушать тишину. Когда человек слушает тишину, то он как бы связывается с космосом. Ведь изнанка звука – это тишина, именно она называется скрытыми звуками. Когда мы слышим в голове мелодию, то это значит, что мы сумели связаться с космосом, и услышать то, что таиться в его глубинах. Человек может научиться слышать не только музыку, но и голоса давно умерших людей. Он даже может проникать в головы чужих людей и слышать их мысли.
– Но как это делается? – изумился я.
– В молчании и тишине есть всё, – ответил он, задумчиво глядя на инструменты духового оркестра, развешенных на стенах музыкального зала, – самое трудное для человека – это научиться слушать тишину. Как это происходит – мне трудно объяснить, но иногда я слушаю льющуюся с неба музыку, записываю её и выдаю за свою. А иногда слышу голоса, возникающие из пространства тишины. Некоторые мысли проникают в мою голову, эти мысли я тоже выдаю за свои, хотя и знаю, что они принадлежат кому-то другому, не мне. Может быть, они принадлежат самому Богу? Последнее время я научился понимать мысли людей. Не знаю, хорошо это или плохо, но каким-то образом я проникаю в их головы, и слышу их потаённые мысли. Может быть, мне нужно сосредоточиться и отключить этот канал, но я не могу это сделать. Это происходит само собой. Я никому не говорил этого, кроме тебя, потому что только с тобой я говорю о таких вещах, о которых я ни с кем больше не могу говорить. В мире происходит столько всего непонятного, не все это замечают или не хотят замечать. Но, как я чувствую, мир таинственен, и в нём скрыто много такого, что мы вряд ли когда-либо сможем объяснить.
Об этом я уже слышал от моего знакомого повара, который имел толк в понимании красоты и вкуса.
Когда я проходил мимо парикмахерской, то всегда чувствовал ароматы, несущиеся из дамского и мужского залов. Эти ароматы смешивались в воздухе и создавали чудные сочетания. Два раза в месяц я ходил в парикмахерскую, чтобы подстричься. Меня всегда подстригал один и тот же парикмахер, отец Светланы, моей одноклассницы, очень симпатичной девочки. Не скрою, она мне всегда нравилась, и я хотел бы с ней сойтись поближе, если бы не её папаша. Когда я садился в его кресло, он всегда точил лезвие опасной бритвы о ремень, весящий возле зеркала. Наблюдая за этой работой, я испытывал некий дискомфорт. Мне почему-то всегда в голову приходила одна и та же мысль. А вдруг ему что-нибудь не понравится, и он может чиркнуть меня по горлу этой бритвой. Я всегда чувствовал перед ним свою незащищённость. По национальности он был осетином, поэтому и Светлана выглядела очень яркой девочкой типа восточной красавицы, хотя её мать была русской женщиной. Её отец носил очень тонкие изящные усики, которые его делали неотразимым в глазах всех женщин нашего городка. Парикмахерская у нас была единственной на весь город, где работало всего два человека: одна женщина, толстая и некрасивая, в женском зале, и он – в мужском зале. Так что его все знали в нашем городке. По своему характеру он был всегда очень общительным и разговорчивым. Его семья, состоявшая из трёх человек, жила через дом от нашего, и Светлана часто шла в школу мимо моего дома. Я всегда старался взглянут на неё из-за шторы, потому что боялся смотреть на неё открыто в школе. Её отец знал меня и часто, подстригая меня, заводил со мной разговор. В первый раз, когда он подстригал меня, то предложил освежиться одеколоном «Шипр». Обычно все посетители заканчивали обряд своего подстригания тем, что он их "душил" одеколоном. Обычно это был "Шипр". Но я отказался от этого ритуала, и сразу же попал в разряд "интересных клиентов". Он спросил меня, почему я не хочу "освежиться". Я сказал, что мне не нравится запахи одеколона, на что он предложил мне освежиться "духами". Я сказал ему, что не переношу духи на дух. И тут он рассмеялся и изменил ко мне своё отношение, сказав, что все эти искусственные запахи он тоже не выносит.