— Не надо, — Ева тянула время в
тщетной попытке освободиться, но запас силы почти иссяк. — Пощади
ее.
Лука пружинистой походкой подошел к
Сергею Ивановичу — тот лежал у камина и хватал ртом воздух. Остатки
его дара уходили на слабый целебный свет, что удерживал сердце от
неминуемого разрыва, и никакой опасности мужчина уже не
представлял. Так что рыжий щеголь спокойно шагнул к баронессе,
присел на корточки и поднес ладонь к уху:
— Ты что-то сказала, милая? А то я,
знаешь ли, немножко оглох от пальбы.
В помещение, довольно гогоча, вошли
наемники и оценивающими взглядами осмотрели нажитое за долгие годы
добро.
— Эй, босс, — сказал один с заметным
английским акцентом — похоже, в Старый Свет хлынули не только
бывшие колонисты, но и местная шваль, спасаясь от быстрого и очень
сурового американского правосудия. — Нам бы эта девка край
пригодилась. Пар выпустим — а потом и прикончим.
— Не трогайте ее… — повторила Ева,
давясь бессильной злобой — не столько из-за глумливых ухмылок
налетчиков, сколько из-за собственной беспомощности.
Баронесса еще со школы училась лучше
Луки, а магистры считали ее потенциал заметно выше, чем у
постоянного прогульщика, повесы и дебошира. И вот теперь эта
бестолочь уложил ее на лопатки, как ребенка, а она не может даже
пошевелиться.
— Все равно не слышу, — хмыкнул
мучитель. — Чего-то явно не хватает.
— Пожалуйста… — процедила пленница
сквозь стиснутые зубы.
— Ох, как это мило… — Лука скорчил
издевательскую улыбку. — Только вот никак не возьму в толк. С чего
бы вдруг такой важной птице, как ты, унижаться ради холопки?
— У нас в семье слуги, а не холопы, —
выпалила девушка. — В отличие от вас, чертовых рабовладельцев!
— Какая жалость, — рыжий выпятил
губу. — Придется мне огорчить и тебя, и парней. Ведь ни холопок, ни
служанок мой дражайший папенька в своем наказе не упоминал. Как и
твоего отца. Только ты, моя радость, и твой увалень-братец. Так что
— ничего личного. — Ублюдок ощерил мелкие острые зубы и щелкнул
пальцами перед слезящимися глазами. — Бум!
— Нет!
Яростный крик утонул в грохоте
дуплета. Аксинья отчаянно вскрикнула, комнату заволокло белым
дымом, и вместе с непроглядной пеленой наступила тишина, нарушаемая
лишь ревом ветра и шелестом дождя.
Ева закашлялась, и покрасневшие скулы
окропили слезы — отчасти от едкой гари, отчасти из-за смерти
служанки, с которой они вместе выросли и стали очень хорошими
подругами, почти что сестрами, если бы не нужда строго следовать
этикету и блюсти определенную дистанцию между хозяйкой и
слугой.