и
иногда уложились в одну неделю. Как-то утром пигалица проснулась и увидела рядом с собой неподвижного холодного зверька. Он лежал на спинке, подняв кверху скрюченные лапки, и был мертв. Что случилось, неизвестно. Пигалица пролила поток слез. Это было первое ее настоящее горе. Закопала мышь в могилку и ощутила глубокое одиночество.
Главное чувство, сопровождавшее детство, отрочество, юность, – одиночество и непонимание.
Не что ты не понимаешь, а что – тебя.
Я русский интеллигент. В России изобретена эта кличка. В мире есть врачи, инженеры, писатели, политические деятели. У нас есть специальность – интеллигент. Это тот, который сомневается, страдает, раздваивается, берет на себя вину, раскаивается и знает в точности, что такое подвиг, совесть и т. п. Моя мечта – перестать быть интеллигентом.
Пигалица была интеллигентка до мозга костей. Непонимание, сомнения, страдание, раздвоение, вина, раскаяние, готовность к подвигу – который, правда, ни вдали, ни вблизи не просматривался, – все Юрий Оле-ша написал про нее.
Он ничего не написал про любовь. Должно, из деликатности.
Его любовь – Сима Суок по прозвищу Дружочек по-матросила и бросила его. Заместительнице, Ольге Суок, сестре Симы, посвящены «Три толстяка», одна из самых притягательных книг пигалицыного детства.
Между тем, в дневниках Олеши – о матери:
…передо мною ее фотография тех времен. Она в берете, с блестящими серыми глазами – молодая, чем-то только что обиженная, плакавшая и вот уже развеселившаяся женщина. Ее звали Ольга.
Жена Суок – как и главная возлюбленная. И Ольга – как мать.
Читающая пигалица всюду искала и находила ритмы, рифмы и иные упрятанные сочленения.
19.
В войну, в эвакуации, мы жили на улице Чеверева. До войны у папы вышла книжка «Чеверев». Такое сочленение.
Папа пытался в молодости писать прозу. А я пыталась в молодости ее читать.
Мне не нравилось.
В Первую мировую папа тянул солдатчину. В тетрадочках с записями, коим чуть не век, про войну ни слова. Исключительно про душевное состояние. Ему двадцать пять, и двадцатипятилетняя душа его мается.
1914. Воинская жизнь. Идем по тракту. На тракте грязь, колокольцы замирают, мелькнула мельница, в растворенные ворота – телега, на ней раскинутый полог. Воет ветер. Кормежка в башкирской деревне. Татарка с девочкой и стариком из Уфимского уезда. Идут на богомолье в Троицк. Осень. Лес раздевается, и печальный мальчик-работник с башкирами – плачет.