32.
Дневник:
Влюбленные трагичны потому, что время для них кончается сегодня; а ведь будет и завтра, и послезавтра; но они этого не знают.
Ты слишком умная, осудит он, и будет прав. Умная – не от ума, а от умничанья.
Лучше б не умничала, а любила, как все люди.
Не любит – влюблена. Кажется.
Ей то и дело кажется, что она влюблена, и она никогда не влюблена по-настоящему.
По-настоящему она все время занята одним: поиском смысла жизни.
Но не расписывать же эту материю всерьез спустя полвека, тем более, когда это сто лет как неактуально.
Дневник:
Мама говорит, что я изломана, начиталась книг и воображаю себя какой-то принцессой. Мама права, все из одного корня: я – «глубокая натура». Воображала.
Его зовут Сережа Дрофенко. Он болезненно желт лицом, проблемы с печенью, которую травит алкоголем.
Он склоняет над пигалицей красивую голову, глядя горюче-горячими глазами, в них дерзко-кроткая печаль, убойное, как мы помним, соединение. Он нравится пигалице. Очень.
Почему-то между ними третьей лишней, как вода, стоит неловкость.
Дневник:
5 ноября 1954. Мы ездили в колхоз «Красный пахарь» выпускать стенгазету к празднику. Сережка Дрофен-ко – ответственный. Мальчики и Рита ходили в другую деревню за материалом. Я – взяла в этой, у одной свинарки. За работу сели в половине двенадцатого. В двенадцать погас свет, пришлось работать при керосиновой лампе. У Юрки Апенченко получился чудный очерк. Мне помогали кто как мог. Всю ночь шутки, смех, острые словечки. К шести утихомирились. Утром Сережа показал мне стихи, а я… раскритиковала их в пух и прах. Они начинались так: «Всю ночь кричали петухи».
Он любит Пастернака и Блока.
В раздолбанном автобусе, которым студентов отправляли в незабвенный колхоз Красный пахарь, пигалица плюхнулась на свободное место в спокойной уверенности, что Сережка плюхнется рядом. Напрасная уверенность. Место ему заняла другая, им покоренная. Она громко крикнула: Сережка, иди сюда! И Сережка поплелся туда. А пигалица не крикнула. Не смела она такого крикнуть. И всю дорогу пропадала от бурно протекавшей в организме химической реакции, названной Стендалем кристаллизацией любви. В Сережке, верно, бурлило похожее. Едва доехали до места, он первым выскочил из автобуса и ждал ее, чтобы подать руку, а подав, задержал в своей, пронзив мгновенным проникающим взором. Пигалица мгновенно успокоилась: все в порядке. До любви было рано, до влюбленности – в самый раз. И дальше всё не вместе, не наедине, всё поврозь, на глазах у всех, и оттого