– Удобно
получилось, – кивнул Минхо, – что ты водишь коня.
– В моей семье
ничего не бывает случайно, – она сняла пальто и осталась в тонком
шелковом халате. – Мать считала, что благородная девушка должна
уметь три вещи: играть на пианино, говорить по-английски и сидеть в
седле.
Рассвет
раскрашивал город акварельными красками – сначала бледно-розовым,
потом золотистым. Случайные туристы, вышедшие на утреннюю прогулку,
застывали при виде невероятной картины: юная азиатка с волосами
цвета воронова крыла на белом коне, с Эйфелевой башней на заднем
плане.
Полупрозрачная
шелковая накидка от Dior, подобно крыльям бабочки, то прикрывала её
наготу, то взлетала на ветру, обнажая безупречное тело. Она
казалась воплощением древней легенды о леди Годиве – такая же
гордая, такая же прекрасная в своей откровенности.
Предрассветный
Париж не обращал на них внимания. Редкие прохожие – работники кафе,
спешащие на смену, туристы с фотоаппаратами – на мгновение
замирали, но тут же отводили взгляд. В конце концов, это же Париж –
город, уставший удивляться.
– Представь,
что ты не кореянка из Каннама, а принцесса древности, – говорил
Минхо, щелкая затвором фотоаппарата. – Ты не позируешь, ты –
освобождаешь город.
Легкий туман
стелился по земле. Копыта коня разбивали его, как стекло. Хесу
подняла голову – гордо, словно действительно спасала город, а не
свою карьеру.
Хесу не
дрожала от утреннего холода. Движения ее были отточены годами
тренировок – спина прямая, подбородок приподнят. Жест, который
невозможно купить даже за деньги Samsung Group. Аристократизм,
впитанный с детства, когда мать заставляла часами сидеть над
учебниками с книгой на голове.
Когда
очередной порыв ветра сорвал накидку, полностью обнажив ее тело,
Минхо инстинктивно опустил камеру – секундная растерянность
профессионала. Но Хесу только откинула голову назад и рассмеялась –
звонко, свободно. Смехом человека, который наконец снял с себя груз
притворства.
– Снимай! –
крикнула она. – Чего ты ждешь?
В этот момент
она была настоящей – не женой наследника Samsung, не звездой
корейской сцены, а просто человеком, на мгновение освободившимся от
своей судьбы. Красивая той редкой красотой, которая существует вне
эпох и стандартов – красотой свободы.