Это мистика, это готика – два столетия псу под хвост…
И классическая просодика на анапест наводит лоск.
Только нет у героя книжицы – наизусть ты его блажи,
где в бетон закатали Хижицы, чтобы каменев пал с души…
__________________________________________________
Гавриил Каменев (1773 – 1803) – первый русский романтик; автор первой русской героической поэмы «Громвал».
ИВАНУ ДАНИЛОВУ
Нарубишь боль души на честные словечки…
Берёзовые дни сгорят в июльской печке…
У сердца на краю тяни тоски резину…
И поллитровку сна неси из магазина…
Сбываются слова рифмованной кукушки…
Нормальнее всего лежать тебе в психушке…
Под балалайку лет зайдёшься в пьяном оре…
Застонешь о судьбе – струна застрянет в горле…
__________________________________________________
Иван Данилов (1941 – 2010) – казанский поэт, автор книг
стихов «Завязь» и «Птица долгой зимы».
ГЕННАДИЮ КАПРАНОВУ
Ни росы, ни света – солнце опять не взошло,
я неряшлив и короток, как надписи на заборах,
меня заваривают, пьют, говорят – хорошо
помогает при пенье фольклора.
Лёд и пламень, мёд чабреца,
сон одуванчиков, корень ромашки ранней,
пожухлый лопух в пол-лица (это я), –
надо смешать и прикладывать к ране.
Будет вам горше, а мне от крови теплей,
солью и пеплом, сном, леденящим шилом, –
верно и долго, как эпоксидный клей,
тексты мои стынут у Камы в жилах.
Вся наша смерть – в ловких руках пчелы
молниеносной – той, что уже не промажет:
словно Капранов, я уплыву в Челны
белый песок перебирать на пляже.
__________________________________________________
Геннадий Капранов (1937 – 1985) – казанский поэт, погиб
от удара молнии на пляже в Набережных Челнах.
ДЯТЕЛ
Дятел – разведчик звука,
родственник молотка,
сколько ты мне отстукал
птичьего молока?
Сколько, вещая птица,
голосу вышло жить?
Сколько мне слов приснится
и прислышится лжи?
Чёртова колотушка
присно пишущим в стол!
Скольким станет ловушкой
бьющее долото?
Проклятыми листами
ты по вискам – в упор,
если стучать устанешь,
я подхвачу топор.
ЗВОНАРЬ
Я ещё до конца не изучен,
не испытан на прочность пока,
но как колокол бьётся в падучей –
я набатом сдираю бока
и плыву в этих отзвуках долгих,
наблюдая, как с гулом сердец
проступает над веною Волги
побелевший часовни рубец.
И в малиновом хрусте костяшек
на ветру у свияжских лагун
прозреваю я голос свой тяжкий,
но понять до конца не могу.
Бечеву до небес изнаждачив,