Хотелось разбогатеть. Не просто стать обеспеченным человеком, а именно разбогатеть, сказочно, непристойно. Разъезжать по курортам, наряжать жену, швырять деньги без счету – и уничтожить, раздавить, побороть свою вечную скупость. Скупость нетающей льдинкой сидела в груди, непобедимая, как блокадный голод, как лагерный страх. Скупость, всосанная с материнским молоком, потому что родители были бедные. Бедные и скупые. Отец, как теперь злобно понимал Саша, был настоящим нищим барином. Как был редактором в издательстве, так и все, пальцем не пошевелил, чтобы заработать. Даже внутренние рецензии почти не писал. И мама – участковый врач.
«Больше туфель износит, чем денег принесет», – нелюбовно шутил отец. Но при этом старались не показать виду. Мама моталась по комиссионкам и уценёнкам, перешивала, перекрашивала. Гостей почти не приглашали, но если да – то непременно с коньяком, запеченной рыночной свининой и киевским тортом. Остатками гостевой свинины потом целую неделю заправляли картошку. Мамины непременно французские духи – пузырька хватало на год. Отец не отставал – лосьон до бритья, лосьон после бритья. Получек, премий и тиража облигаций ждали, как сошествия святого духа. И вечный расчет, как бы купить вещь дешевую, но чтоб выглядела дорого, выгадать, сэкономить, не промахнуться… Бедность карабкалась, обдирая локти, к жизни сытой и изящной, но не так, неверно, неправильно! Там, где нормальные, здравые люди стали бы искать приработка, ишачить, деньгу зашибать, пусть даже в авантюры какие-то кидаться – нет, они старались еще чуть-чуть поджаться, все рассчитать, исключить лишние траты. Мама нашла себе портниху, которая шила – вернее, перешивала ей – почти бесплатно. Безногая тетка. Шила бесплатно за то, что мама два раза в месяц закупала ей продукты – на портнихины деньги, естественно.
И при всем при этом, еще живя в коммуналке, купили «Волгу» самой первой модели, с бегущим оленем на радиаторе. Тогда они страшно дешево стоили, примерно как теперь «Запорожец», а у отца были сбережения. Кажется, чье-то наследство, Саша не помнил. Но зато помнил, как во всех денежных разговорах – а других разговоров вроде и не было – отец непременно прибавлял: «Правда, у меня есть некоторые сбережения, но…» Но вот это «но» наступило. Фестиваль, спутник, американская выставка – вдруг забрезжила какая-то другая, веселая, элегантная жизнь, и отец, бедняга, сердцем принял этот мираж. В издательство пришла разнарядка на две машины – он оказался единственным желающим. Тогда собственная машина была некоторой дикостью – наверное, как сейчас собственный вертолет. Вот государственная, персональная – другое дело. Машина сослужила отцу худую службу – ему светило небольшое, но все-таки повышение. С покупкой машины вопрос был снят – начальство решило, что он и так в полном порядке, раз на собственной машине ездит.