– Знаю, – кивает, соглашаясь. – Ты тоже выступила достойно.
Это её снисходительное «тоже» прозвучало несколько фальшиво, но приятно, что она всё-таки это признаёт.
– Островская, иди сюда! – зовут её девочки.
Я продолжаю путь до своей гримёрки. По дороге то и дело натыкаюсь на взбудораженных балерин. Все они по традиции старательно делают вид, что меня не существует. Обычная, казалось бы, ситуация, но я всё равно немного расстраиваюсь. Обидно.
Оказавшись в своей обители, выдыхаю с облегчением. Кладу цветы на стол и замечаю ещё один огромный букет, кем-то заботливо поставленный в вазу. Снимаю маленькую открытку. Достаю из сумки телефон и перезваниваю отцу.
– Спасибо за цветы, па.
– Настёна… Как всё прошло? – интересуется он с ходу.
– Отлично.
Жаль, что ты этого не видел…
– Мама сказала, зал аплодировал стоя.
– Это не только моя заслуга.
– Не скромничай, родная. Ты лучшая.
– Как у тебя дела, пап? – меняю тему.
– Еду на встречу, – докладывает он коротко.
– Как тебя встретила столица? – почёсываю насмерть забитые шпильками волосы.
– Погода в Москве – дерьмо. Чёртов дождь, туман. Херня полная.
– Всё, как ты «любишь», – хмыкаю я.
– Притормози вон там, – командует кому-то. – Насколько планируешь задержаться сегодня в театре? – снова возвращается к нашему разговору.
– Пока не знаю.
Боюсь, что моему присутствию на фуршете будут не особо рады. Большинство танцовщиков театра считают, что место примы-балерины купил мне отец. Так что, как вы догадались, отношение коллектива ко мне предсказуемое.
– Наберёшь Семёна, когда решишь ехать домой.
– Да, хорошо, – обещаю послушно.
– Ну всё, Настён, пока. Мне пора. Скоро увидимся.
– Пока, пап.
Отключается.
Вот так всегда. Времени на родную дочь у губернатора немного. Но я уже давно привыкла к этой его извечной занятости.
Занимаю стул напротив зеркала.
– С премьерой, – говорю сама себе, внимательно оценивая своё отражение.
Не моргаю. Пытаюсь понять, что во мне изменилось. И вообще изменилось ли.
– Настенька! – в дверь стучат.
– Войдите.
В гримёрке появляется режиссёр-постановщик спектакля, а следом за ним и наш хореограф.
– Ты была неподражаема! Божественно хороша!
– Уж не перехвалите её, Борис Константинович, – осаживает его Земцова. – Словит вон звёздную болезнь и пиши-пропало.
– Да не говорите ерунды, Леночка! Зарецкая – образец скромности. Её самокритичность порой зашкаливает.