Девчонка, явно напуганная до смерти, исполняет его приказ. Правда тут же вскрикивает.
– Давай, Настёна-сластёна, продолжай!
Когда мой взгляд случайно опускается на пол, подсвеченный ярким пучком света мощного фонарика, нервно сглатываю.
– Оп-па! Оп-па! Ну-ка еще! Быстрее! Быстрее! – никак не уймётся брат.
– Егор, ты спятил? – спрашиваю, пребывая в шоке от увиденного.
– Оо, здорово, Малой. А мы тут привет снимает многоуважаемому губернатору, – останавливает съёмку и смеётся, обнажая зубы.
– Совсем крышей поехал? Это чё такое? Отойди отсюда, – пытаюсь дотронуться до Зарецкой, чтобы помочь, но беззвучно плачущая Настя сопротивляется.
Оттолкнув меня, проходит пару шагов, а потом чуть дальше оседает вниз, держась за стену.
Растерянно смотрю на битое стекло, которым усыпан голый, бетонный пол. Я не сразу заметил, что именно на нём Егор заставил её танцевать.
– Ты в своём уме? Какого чёрта? – перевожу взгляд на окровавленные ступни девчонки.
– Остынь, не бурагозь. Пошли, будешь объясняться.
Иду следом и уже за закрытыми дверями в нецензурной форме высказываю ему всё, что думаю по поводу увиденного.
– Чё завелся? – усаживается на стул и закидывает ногу на ногу.
– Ты обещал, что не тронешь её!
– Я и не трогал. Говорю же, видеопослание папочке записали. Сёдня скину на диск и отправлю.
– По-другому ты это сделать не мог?
– Ну почему же? Мог бы, к примеру, упаковать её мизинчик в конверт. Как тебе такие методы?
– Ты умом тронулся?
Кажется, я недооценил брата в этом отношении, а стоило бы почаще вспоминать, что он бывший сиделец.
– Расслабься, Данила. Выдохни, я ж шучу, – снова смеётся подобно гиене. – Эдика немного понервировать решил. Подёргать льва за усы, так сказать.
– Этот лев тебе при встрече голову откусит.
– А я не собираюсь с ним встречаться, – хитро прищуривается. – Ты, кстати, потихонечку думай куда мы с тобой рванём. Паспорта почти готовы.
Фальшивые естественно.
– Зачем звонил? Что такого срочного стряслось?
– Она заболела.
– И? – не понимающе хмурится. – Мокрый как псина. Где был? – осведомляемся сурово и лезет в аптечный пакет, брошенный мною на стол. – Ах, вон оно что… Ну ясно, – поднимает на меня недобрый взгляд. – Даня-Даня… Сердобольный ты чересчур. Весь в мать, – цокнув языком, качает головой. – Сказано было сидеть и не высовываться. Что ж ты такой непонятливый.