Иностранцы разглядывали единственную, еще не снятую со стенда картинку. На ней уголок Арбата с церквушкой в Филипповском переулке. Мартовское небо, в церковных маковках отсвечивает солнце; осевший сугроб, ручей выбегает из-под него. И женщина, в крестном знамении касающаяся рукой лба. Каким-то чудом вы чувствовали, что крестится она не мимоходом, а вышла из храма и кладет на себя последний крест. Эта схваченная художником динамика и наполняющий картину воздух притягивали.
– What do you think? – спросил пожилой у спутника.
– Not bad, – обронил тот и глянул на Римму. – How much?
– Игорек, сколько за церквуху? – спросила Римма.
– Пятьсот, – делая вид, что возится в ящике, буркнул тот.
– Сколько?! – округлила глаза Римма.
– Пятьсот! – рявкнул Щербинин.
– Five hundred, – перевела Римма, в то время как пожилой уже отсчитывал доллары.
– What? – изумился спутник, хватая его за руку. – What are you doing, Dad! For what? You’re crazy? – И обратился к Римме: – One hundred.
По этому «dad» Римма поняла, что подошедшие отец и сын.
– I’m doing what I’m doing, – отрезал отец, высвобождая руку.
– Они предлагают сто, – перевела Щербинину Римма.
Тот поднял голову от телеги, на миг опять встретился взглядом с пожилым, буркнул:
– Пошли они в жопу. – И снял картину, намереваясь уложить.
– Вот, вот! – поспешно протянул деньги пожилой, к немалому удивлению Риммы перейдя на русский. – То, что вы запросили, голубчик.
Щербинин стоял как истукан, застыв с картиной на полуфазе движения. В душе у него царила паника, в то время как покупатель тянул руку с долларами. Щербинин помотал головой и непроизвольно спрятал картину за спину.
– Позвольте, голубчик, вы сказали пятьсот? – недоумевал покупатель, вглядами призывая Римму в свидетели. – Однако ж… Извольте, я готов дать больше!
– Я сказал, назвал в долларах, – смешался Щербинин, – а принимаю в рублях. По курсу.
– Слушай, какая тебе… – вмешалась Римма и осеклась под его взглядом.
– Такой порядок. Голуб-чик, – с любезным видом пояснил Щербинин, отвернулся к ящику, и «Церквушка» сама влетела в ячейку.
– Как же быть, уважаемый? У меня нет столько рублей, – пробормотал покупатель. – Но если вы сделаете милость и обождете, я схожу обменяю. Где здесь…
– Нет, не могу, – отрезал Щербинин и захлопнул ящик. – Завтра!
Римма была довольна, что не ошиблась: это был все-таки иностранец или давно уехавший из России, что проскальзывало в лексике и в едва уловимом акценте.