Алёна, теребя ажурную скатерть, промямлила:
– Валентина Ивановна, я вот по дороге к вам Таньку встретила…
– Ну-ну? – Она прекрасно знала, о ком та говорит.
– И… она меня на пруд позвала. Можно?
– Сейчас?
– Ну, да… она, правда, еще собирается…
– Ну и ты беги собирайся, – она забрала седую прядь за ухо, – а-то у этой Таньки пропеллер в одном месте, гляди, через секунду уже под окном у меня стоять будет.
Алёна рассмеялась и порхнула к ней, обвивая ее шею и целуя в мягкую морщинистую щеку.
– Спасибо!
– А ты купальник хоть взяла?
– Конечно!
– Ну, забегай в комнату, только прямо от кухни; справа теперь, наконец, Феденька.
– А надолго он? – Подбежав к двери, спросила вдруг Алёна.
– Бог его знает… ну, не на два дня точно, – и она рассмеялась, чувствуя, как слезы подступают к глазам.
Через двадцать минут пришла Таня; на ней были короткие джинсовые шорты и ярко-желтый лифчик от купальника. Своей более чем развитой груди девочка совсем не стеснялась, зато Валентина Ивановна, завидев ее из окна, глубоко вздохнула: «Ну и дойки у девчонки».
Алёна свое купальное одеяние скрыла под белым ситцевым платьем в черный горошек: в ней не было столько же самоуверенности, как и в подруге, чтобы идти по селу до самого пруда в таком откровенном виде.
– Купальник же, а не просто лифчик! – Отмахивалась Таня, чего Алёна ну совсем не понимала.
Пока они шли до пункта назначения, Таня в самых пестрых красках рассказывала ей, что интересного случилось в селе за весь год, кто с кем встречался, кто расставался, кто кого побил, кто кого обманул, кто кому чего хорошего сделал (здесь было мало информации) и даже мелкие истории типа: «А еще у нас недавно был субботник и мы всеми улицами высыпали на уборку». И даже о том, какой это лето сулит урожай. Алёна слушала внимательно, с участием, но ни разу не перебивая подругу. Да, собеседником она была идеальным, не поспоришь.
Пруд в Ш. был относительно небольшим, но имел два пляжа: один был более чистым и привлекательным для городских жителем, собирающихся здесь после работы или на выходных, чтобы отдохнуть. Второй же и пляжем трудно было назвать: вместо песка глина, а берег обрамлен камышами и властными лягушками, которые ненароком могли запрыгнуть на какого-нибудь пловца. Зато здесь собиралась только молодежь, а потому можно было порезвиться, прыгать с тарзанки, кричать нецензурные слова и включать громкую музыку в колонках отцовского ржавого «Москвича». Словом, красота!