По сухим иголкам идти конечно колко, зато ноги пружинят, а не давят на ступни. Совсем скоро начнет темнеть, не побежать ли? О! Так вы еще и подгонять, стрелять вдогонку? Господи, как же я забыл, что сейчас на острове охотничий сезон, бьют перелетных птиц, лупят по большим стаям мелких пташек, не промахнешься. Слава богу, что по мне не целят, но попасть-то могут! От таких чудаков, как я, и проволоку накрутили вокруг заказника, куда съезжаются солидные господа с дорогими ружьями со всей Европы. В зоне милосердия на берегу – волонтеры, в зоне убийств в глубине – охотники, каждому свое, такой вот цивилизованный европейский биоценоз.
Быстрее, быстрее, пока видны ветки, хорошо, что в темноте прекращают стрелять! Ну вот и колючая проволока, через нее – на волю! А здесь опять асфальт, знакомый перекресток, таверна, за столиками на веранде сидят у красных стеклянных пузырей со свечками пожилые усатые мужики, перед каждым – свой кувшинчик, тоже красный изнутри. Скоро и я выпью похожего вина с земляничным привкусом. И сяду, наконец!
Думаю, моя Пенелопа уже с ума сходит, крутит на пальце серебряное колечко, которое мы купили в ювелирном переулочке за собором в островной столице, там своеобразные самоделки, впитавшие итальянские и греческие мотивы. Какой мотив, интересно, у нее сейчас в голове? Дай бог, чтобы терпение, а не паника. И я, однодневный Одиссей, возвращаюсь не нудистских женихов стрелять, а просто рассказывать, что сегодня видел.
Пусть не обошел весь остров по периметру, по сыпучим и вязким пескам и скользким камням, но представил, каково это Дионисию. Не легче каждую ночь, чем Одиссею – год за годом. Трудно найти дорогу обратно сквозь войны, чудовищ и колдуний, вернуть свое царство и свою семью. Еще труднее биться не за себя, вообще – не биться с оружием в руках, а слабым телом своим (ну не бестелесный же дух стаптывает тапочки!) оберегать век за веком своих неразумных и страстных прихожан, учить их началам милосердия и понимать, что без начал не будет ничего более глубокого и серьезного.
…Мы вышли из-под тростниковой крыши, подошли к краю лежащих на песке циновок, отделяющих пространство вокруг домика от пляжа. Глядели на лунную дорожку, лениво перебирающую белые гребешки у берега. И дождались: в другом ритме, торопливом и упорном, замелькали маленькие черные тени, как ноты на линиях волн, заплясали маленькие черные человечки. Спины черные, а лапки – хочется сказать, поднятые ручки – даже полупрозрачные в свете луны. Черепашьи детеныши уходили в море, быстро и неуклюже. Чтобы взрослыми и огромными вернуться через много лет, медленно, но непреклонно.