– Со мной всё в порядке, сестра. А где Мари? Я хотела бы увидеть ее до начала службы.
– Мари здесь нет.
– Но я видела ее вчера вечером. Она приехала к Клэр. Уговаривала меня пойти к мессе. Где же она?
– У нее сегодня утром какие-то дела. Это все, что я знаю.
– Какие дела? Церковные или личные?
– Не знаю. – Регина взяла меня за руку и потянула за собой.
– Подождите, а когда она вернется?
Регина не ответила. Идя с опущенной головой, она вела меня к алтарю. Я зажгла свечу, перекрестилась и преклонила колени. Пыталась мысленно произносить молитву за Клэр, но мне мешали мысли о доме, где произошли убийства, и о Мари.
Я снова перекрестилась и встала. Регина была неподалеку и внимательно наблюдала за мной. Я присела на ближайшую скамью и приготовилась к службе. За свое детство и юность я провела много часов вот так, на скамье, и всегда занималась одним и тем же. Закрывала глаза в тишине и произносила молитву. Молитва была практически на одну тему с небольшими вариациями, в зависимости от моего возраста: «Пусть Клэр полюбит меня». Потом: «Помоги мне найти свое место где-нибудь в этом мире». Потом: «Помоги мне выяснить, кто я такая. Помоги найти мою настоящую семью».
Голос отца Мартина звучал ровно, без модуляций; вся проповедь, по сути, звучала как белый шум. Я изучала древнюю старуху, сидевшую на скамье передо мной и втиравшую крем в руки с коричневыми пигментными пятнами. Ее движения были такими же монотонными, как голос священника, и я почувствовала, как мои веки наливаются свинцом. Перевела взгляд на алтарь. Богородица была невозмутима; зажженная мною маленькая свечка бросала отблески на ее сложенные изящные руки. Затем я посмотрела на свои пальцы. Кутикулы воспалены, ногти обгрызены – жуть. Как и вся я.
Служба закончилась, и я заняла место в конце очереди на выход. У двери стоял отец Мартин, заговаривая с каждым прихожанином. Люди впереди меня медленно продвигались вперед, а я, стоя на месте, стала оглядывать церковь в поисках сестры Регины, но той нигде не было. Когда я снова повернулась к двери, отец Мартин оттуда уже ушел.
Я села на скамью и устремила взгляд на Иисуса, висевшего на кресте. Его израненная шипами голова была склонена набок и чуть вниз, рот приоткрыт. По его запястьям, ногам и ребрам текла кровь. Он с готовностью принял свою судьбу. Мне вдруг вспомнилась судьба семьи Оуэнс, как бы наложившаяся на судьбу человека на кресте: Лойял Оуэнс лежит в гостиной, кровь из ран уже впиталась в ковер. Я наклонилась вперед и мысленно поклялась, что больше никогда не приду в эту церковь.