Ему ведь было с ней хорошо и интересно. А любовь… А любовь – это такая штука, которую люди делают сами, и не за один день и даже не за один год.
* * *
Зиганшин выключил компьютер, запер сейф и только начал одеваться, как дежурный доложил о посетителе.
– Быстро и по существу, – сказал он вошедшему Максу Голлербаху, стоя возле шкафа в наполовину надетой куртке, будто гусар.
– Есть один непонятный пациент, – отрапортовал приятель, – очень странное дело.
Зиганшин скривился:
– Макс, вот сейчас реально не до этого. У меня новая должность, дома пятеро детей, шестой на подходе…
– Ого! – встрепенулся Макс. – А как это?
– Да черт его знает! Фрида что-то замутила с суррогатным материнством, я не вникал. Просто жду, когда она мне в подоле принесет.
Максимилиан Голлербах знал о том, что подполковник Зиганшин воспитывает двоих детей погибшей сестры, а после смерти их с женой собственного новорожденного сына и ее тяжелой операции усыновил еще троих. Весть о новом ребенке и суррогатном материнстве он воспринял с удивлением:
– А… Что ж, поздравляю!
– Пока не с чем, – нахмурился Зиганшин. – Та женщина, что вынашивает, еще может решить оставить ребенка себе или мало ли что. Просто, Макс, поверьте, что сейчас вы меня вот ничем не заинтересуете. Любая сенсация будет мимо.
Макс вздохнул и картинно развел своими длинными руками.
– И на совесть давить бесполезно, так же как и взывать к лучшим чувствам, – быстро предупредил Зиганшин.
– Ну что ж… – взглянув на темное окно вместо зеркала, Макс поправил и без того идеально сидящее кашемировое пальто, – тогда мне остается только извиниться за неожиданный визит и откланяться.
Зиганшин многозначительно кивнул, влез во второй рукав куртки, взял ключи и не выдержал.
– Да что? – спросил он, с грохотом отодвигая стул и садясь. – Что за дело-то такое?
Макс тут же уселся напротив:
– Пациент этот попал в поле моего зрения уже довольно давно. На первый взгляд дело его представляется очевидным, и очень может быть, что я не решился бы вас беспокоить своими смутными сомнениями, но сейчас проезжал мимо и вдруг подумал: а почему бы и нет?
Зиганшин понял, что это словоблудие может продолжаться очень долго, если не принять соответствующих мер.
– Фамилию можете сказать? – быстро перебил он.
Зиганшин и Голлербах приятельствовали уже несколько лет, но все еще были на «вы» – в знак особого уважения друг к другу и тому, чем каждый из них занимается.