– На Горыныче летим! – решительно прервал я его.
Бесы, тем временем захватив Олёну, отошли недалеко и вдруг стали один за другим нырять под землю. Я завороженно следил за ними и только тогда, когда Аристофан, идущий последним, исчез под землей, спохватился:
– Тьфу ты! Мы же не договорились, где встретимся там!
– Фи, мсье Теодор, это же бесы, – пожала плечами моя вампирша.
– Сами нас найдут, внучек, – успокоил дед, приноравливаясь, как бы половчее оседлать Горыныча.
– А ладно. Ну что, полетели?
И мы полетели.
Горыныч втянул свои шипы вдоль спины внутрь, он как-то рассказывал, что ему Кощей такое удобство сделал, и мы в относительном комфорте устроились на нём. Меня, конечно же, посадили спереди, хотя после первых полетах на Горыныче это уже не напрягало. Полет был сказочный во всех смыслах и сильного ветра даже при большой скорости не было.
Михалыч дрых у меня за спиной, Маша с Калымдаем возились и все время хихикали сзади, а я болтал как обычно с Горынычем. Хотя скорее не болтал, а дремал в пол глаза и в пол уха слушал трагическую историю Горыныча и его первой и самой настоящей любви, произошедшей лет пятьсот назад где-то в Южной Америке, которую Горыныч называл Южной Западной Землей. Оказывается у дружка Горыныча, местного авторитетного бога Кетцалькоатля, тоже змея, между прочим, была чудесная, на вкус Горыныча, конечно, сестричка Малитукецаль, с которой у моего Змея и случилась любовь. Но так получилось, что в их идиллию вмешались другие боги, Эхекайлакакоцкатли, Тескатлипока и сам старина Миктлантекутли…
Дремать под такие имена оказалось просто замечательно, чем я и занялся, совершенно наплевав на эти южноамериканские страсти, лишь иногда поддакивая, чтобы Горыныч не обижался.
– …я ему, прикинь, Федь, по рогам ка-а-ак врежу!
– А?.. Да ты что?! А у него и рога были?
– После встречи со мной уже не стало! А потом Тескатлипока с дрыном наперевес кидается ко мне…
Хр-р-р…
– Подлетаем, Федор Васильевич, – внезапно донеслось до меня и Змей, приземляясь, с печалью добавил: – А с Малитукецаль мы так больше и не виделись, эх…
– Да, Горыныч, жизнь… – посочувствовал я, слезая с него на знакомой мне полянке.
Распрощались мы жутко довольные друг другом.
– Ну что, – сказал я, с тоской поглядывая на лес. – Пошли по буреломам да оврагам?
– Ох, Теодор, – вздохнула Маша и вдруг, подхватив меня и деда, взвилась в воздух, распахнув крылья.