Ефим, повзрослев много имел дела с
такими как эта длинноногими блондинками моделями, они ему как
правило очень нравились. Для него самого представлялось довольно
странным, что он в результате остановился на не очень высокой, хотя
и стройной мулатке Софи. Впрочем, где она эта Софи, а Наташа вот
идет, покачивая бедрами.
Ему почему-то захотелось понять, что
это с нею, или что не так с ним, хотя могло быть, что сорок четыре
года назад они, например, повздорили? А может вообще не дружили, не
разговаривали? Это совершенно выветрилось из памяти, вытесненное
круговоротом лиц и событий. Саму-то Наташу он более или менее
помнил, точнее вспомнил, увидев - сразу узнал, но не мог вспомнить
никаких обстоятельств с нею связанных.
Он сначала прикинул, что может быть
нужно «наехать» на нее по пятому пункту, дескать, что это ты Наташа
не уважаешь меня как еврея? Как нехорошо, какая ты после этого
комсомолка, в нашей страны все равны и евреи, и чукчи! Но потом он
решил, что это вряд ли будет хорошей идеей, ведь по паспорту-то он
русский, эта мама у него записана с детства еврейкой, а папа тот
вовсе оказался немцем, отнюдь не арийской наружности.
Поэтому он решил зайти с темы
учебы:
- Наташа, ты как к контрольной
подготовилась? – спросил он озабоченным тоном.
- Ой, Гофман, не напоминай, - махнула
на него рукой юная дева и сморщила свое красивое личико без грамма
косметики.
- Прости, Наташенька, - затараторил
Фима, тут же вспоминая наконец, что в школе они часто называли друг
друга по фамилиям. – Я сам, знаешь, пришел и только сейчас
вспомнил, что у нас должна состоятся контрольная по русскому языку,
будь он проклят.
Наташа, заинтересованная его
экспрессией, или ласковым к ней обращением – не просто Наташа, а
Наташенька, наконец снизошла до того, чтобы посмотреть на него
сверху вниз. В младших классах она сначала была довольно маленькой
и, постепенно подрастая, стала перемещаться в строю на физкультуре
и линейке все правее и правее с каждым годом и наконец высилась
самой первой, что поделать, дети росли неравномерно, одна девочка
из их класса в первом - была самой крупной, а к седьмому оказалась
чуть не карлицей.
- Приходишь в школу и сразу
становится ясно, что русский язык слишком сложен даже для Пушкина,
солнца русской поэзии, - продолжал чисто на автомате Фима охмурять
юную красавицу, - Александр Сергеич сам в этом признавался. А мы же
еще дети, как нам-то с тобой быть… Наташа?