Женщина недоумённо уставилась на меня, как-то глупо хихикнула, но тут же оборвала себя.
– Ждать целый год? – выцветшие глаза заблестели, как у больного лихорадкой, а постаревшее лицо превратилось в страшную маску, – Разумеется, это долго. Ты должна была сдохнуть ещё тогда, в лесу. Почему пришла в себя? Откуда получила магию? – Теперь Далила походила на сумасшедшую, – Я же так старалась! Потому что здесь всё моё!
– Поэтому ты убила моего отца? – спросила я, – потому что считаешь, будто его деньги – твои? Или он тоже брал на руки кахтула, и ты решила, что не стоит ждать целый год?
Если честно, я совсем не понимала логику её поведения, но в чужую голову не залезешь.
– Не могу я находится рядом с тобой! – воскликнула Далила, – Я ненавижу тебя – понимаешь? Не-на-ви-жу! Давай продадим таверну, а деньги поделим пополам? Только не трогай моих детей, а я больше не сделаю ничего плохого. Клянусь!
– Конечно. Всё, что могла, ты уже сделала. Я не верю, что нанятый тобой маг ушёл навсегда.
– Ну так беги! – воскликнула мачеха и просияла, восхищённая собственной гениальной идеей, – Убежишь куда-нибудь подальше, чтобы Бриан не нашёл. Но для побега потребуются деньги, много денег, – она пробежала по комнате ещё кружок и остановилась, раскрыв рот, – А давай я выкуплю твою половину таверны? А? Что скажешь?
– Между прочим, здравая мысль, – встрял мой пушистый консультант, – и уходить надо сегодня же, не откладывая. Слышь, Марин? Соглашайся!
Я ошарашенно молчала. С этой-то мадам всё ясно, а вот слова Сягура удивили. Бежать прямо сегодня. Неизвестно куда. Хотя… Вспомнился адрес в загадочном письме. Дорога в Балегус долгая, времени займёт много…
– Хорошо, – решилась я, вызвав конкретное такое изумление на лице Далилы. Похоже, она вовсе не надеялась на согласие.
– Давай всё, что есть. Всю наличку. И я уйду сегодня же.
– Всю? Договорились, – но глазки тут же забегали по сторонам, – Расписку напишешь, что таверна моя.
– А зачем? – я хитро прищурилась, – всё равно через год она станет твоей. Нет, расписки не будет.
Далила вздохнула жалостливо-прежалостливо, будто я отрываю живой кусок от её зачерствевшего сердца, и направилась к низенькому старинному шкафу. Что-то пробормотала и приложила руку. Сверкнуло, звонко хлопнуло – и дверца распахнулась.
– Вот, – на стол один за другим полетели звякающие мешочки, – как понесёшь-то?