Не обед получился, а пытка какая-то. Ромке и жалко было Олю, и стыдно перед ней. Он вообще ненавидел, когда мать вот так завуалированно кого-то принижала и высмеивала. Даже когда этот «кто-то» был какой-нибудь её проштрафившийся подчиненный. А уж из-за Оли он буквально кипел внутри, негодуя.
Только вдвоем им было хорошо. После этого ужасного обеда Ромка пошел провожать Олю, но, как-то не сговариваясь, оба свернули в парк.
Сейчас, в октябре, там было чрезвычайно красиво. По обеим сторонам дорожки стеной тянулись деревья и кустарники, окрашенные позолотой и багрянцем. А саму дорожку устилали густым ковром опавшие листья. И пахло здесь пряной свежестью, от которой слегка кружилась голова.
Ромка с Олей брели, держась за руки. И представление, устроенное его матерью, стало вдруг казаться далеким и совершенно не значимым. Ерундой и мелочью. А вот то, что есть у них двоих – это действительно важное и нерушимое.
Ромка шёл и думал: вот оно, настоящее счастье. Просто быть рядом, ощущать узкую прохладную ладонь в своей руке, слышать шорох её шагов, видеть взгляд, улыбку… И даже говорить ничего не надо.
После этого ему совсем не хотелось возвращаться домой. Тем более он догадывался, что мать от души выскажется по поводу Оли, не пощадит.
Так оно и случилось. Едва он зашёл в квартиру, даже разуться не успел, а мать уже встала в дверях гостиной, скрестив на груди руки. Пока ещё молчала, глядя на него насмешливо, но её молчание было напитано такой желчью, что Ромке хотелось развернуться и уйти.
– Ну, давай, – зло бросил он. – Начинай, высказывай, какая Оля… недостойная. Тебе же не терпится.
Мать иронично вздернула одну бровь.
– Недостойная? Ну вот видишь, ты и сам, оказывается, всё понимаешь.
Ромка повернулся к матери, сверкнул гневным взором, затем отчеканил:
– Знаешь, что я понимаю? Что Оля – самая лучшая на свете. И даже не говори, что она мне не пара или ещё что-то подобное. Нравится тебе или нет, мы всё равно будем вместе.
– Боже, – хмыкнула мать. – Глупость и инфантилизм, видимо, заразны. Но успокойся, я и не собиралась убеждать тебя её бросить. Даже вмешиваться не стану. Зачем? Тебе и самому вскоре с ней наскучит.
– Не будет этого.
– Потому что, – продолжала мать, будто и не слышала его, – эта Оля – никакая. Полный ноль.
– Ты целый час над ней глумилась и считаешь, что знаешь её? Она просто стеснялась…