Не согласных с новой властью в тридцать втором году ссылали в Нарым. Семью Дуси Приваловой, которая была подругой Тони, дочки Ольги Павловны, несмотря на то, что они все отдали в колхоз, сослали одними из первых. Привезли и бросили в тайге, выдав лопаты, пилы, топоры. Сами рыли землянки и добывали в тайге еду. Комары да мошки таежные, гнус – кусали нещадно до крови и до смерти. Как-то дотянули, дожили до зимних холодов. А потом, в тридцать третьем году от голодной смерти умерли все Приваловы – отец Дуси 45 лет, братик Коля 9 лет, сестричка Лена 6 лет. Старшие дети Приваловых – Мария, Таня, Дуся и Саша, совсем еще молодые люди, были сосланы кто куда. Они кое-как выжили.
Тоня пошла в школу в двадцать седьмом году. Проучилась в ней всего четыре года, испытывая унижения и обиды. Первый раз пошла в школу – не было ничего – ни тетрадочки, ни карандашика. Ей тогда сшили полосатое платье из старого платья Ольги Павловны, надели на ноги ботинки, которые хлябали, натирали ноги.
Дети постепенно классово отделялись друг от друга. Чувствуя свое превосходство, те, кто относил себя к бедноте, не давали спуску своим классовым врагам – кулакам. Так стали называть тех, кто смог тяжким трудом достичь успехов и обеспечить своей семье достойную жизнь. Не давали Тоне проходу:
− Кулацкая вошь – куда ползешь? – смеялись вчерашние подружки.
Ее дразнили и обижали, она плакала и терпела. А Тоня очень хотела и любила учиться. Особенно любила арифметику и всегда первая тянула ручонку, когда учительница задавала вопросы. Учительница очень жалела эту рыженькую смышленую девочку, этого тихого маленького птенчика с испуганными глазками, очень старательную и сообразительную. Ее то выгоняли из школы, то вновь позволяли посещать уроки. Учительница была хорошая и любила всех ребятишек, неважно чьих – кулацких или бедняцких. Защищала от произвола, как могла. Она была бесстрашная, эта одинокая, молоденькая еще девушка, приехавшая из города в село.
Ее сельчане уважали. Особенно после одного случая с Ванькой Брагиным, тем самым активистом, который особо яростно разрушал церковь. Этот баламут комсомольский не одну девушку испортил, из тех, кто в комсомол вступил. Свобода и равноправие коснулась вседозволенности в отношениях мужчин и женщин. Считалось, что при коммунизме все будет общее. Даже дети, которых как предполагалось, будут воспитывать в детских домах, – чтобы это были настоящие, коммунистические дети. И бабы общие! И если комсомольский товарищ говорил своему товарищу по комсомолу, девчонке в красной косынке: «пойдем на сеновал», или по-походному прижимал ее где-нибудь в темном закоулке, та не смела перечить своему товарищу по комсомолу. Сношались скоропостижно, как кобель с сучкой, обнажая необходимые части тела. И – разбегались.