Аид молча и
деловито вылил в корыто деревянное ведро, наполовину полное очень
жидким золотом.
– А почему
он… не… ик… обратно? – наконец выдавил Гермес.
– Потому
что мало, – лаконично ответил Аид и поиграл шлемом, озирая народ,
который шлялся по двору. Вид у народа был неприлично довольный – от
домочадцев басилевса до рабынь.
–
Испарился?!
Аид,
пожевав губами, снизошел до объяснений, но душеводитель мало что
вычленил из рассуждений о возможности конденсирования Громовержцев
при высокой температуре.
– …нет, –
угрюмо перевел сам себя подземный царь, – но вот ты – ты знаешь,
чего нельзя делать в Греции? Превращаться во что-то
золотое.
И скупо
изложил то, что успел выяснить у рабыни-уборщицы: раз – сам
басилевс, который обрадовался такому пополнению казны, два – свита
басилевса, которая тоже себе обрадовалась, три – ты не замечаешь,
племянник, что у окружающих слишком много золотых
украшений?!
– Ой, –
сказал побледневший Гермес, который поднял голову, посмотрел на
двор и оценил количество украшений и оценил, из чего (кого?)
колечки-бусики-браслетики могут быть сделаны.
Подземный
царь пожал плечами со спокойствием бога, который как-то разрубил на
куски собственного отца.
– Да что
ему сделается! Собрать воедино – а там уж…
И прибавил,
щурясь в безмятежные небеса:
– Проще
говоря, мне сейчас не помешал бы очень хороший вор. И где б
достать, а?
Гермес
немного воспрянул.
* *
*
На поляне
стоял вместительный костер. В костре аппетитно булькало.
Гермес,
вытирая со лба копоть, подкладывал дровишек.
Аид
философски помешивал варево, время от времени привставая с
корточек.
– Хорошо
сидим, – лирично заметил он. – Давно так не выбирался.
Выбредший
из леса на запах костерка сатир замахал рукой, весело прокричал:
«Ребята, что варим?»
–
Громовержца варим, – категорически сообщил Аид, – пока что мало
соли.
И помешал
еще раз.
Сатира
сдуло обратно в чащу.
Гермес
опасливо посмотрел в котел, где кипело расплавляемое
золото.
– Оно нас
понимает? – шепотом осведомился он.
– Это
хорошо бы, – вздохнул царь подземный, - давно с братом по душам не
разговаривал. Так вот, если о том, что я о нем думаю…
Через две
минуты Гермес поежился и отошел к своей сумке. В бездонной глуби
сумки звякали и бряцали браслеты, колечки и серьги, которые Гермес
вдохновенно добывал остаток дня. Изделия из Громовержца ритмично
падали в котел. Варево булькало. Монолог Владыки не смолкал и был
все так же нецензурен.