Я сидел как заяц в траве. Не смел пошевелиться, не то, что
поднять голову, хоть мне и чертовски хотел глянуть на путников.
Вот они поравнялись с моим укрытием. И остановились. Конь
всхрапнул, несколько раз ударил копытом по земле, тряхнул гривой,
от чего зазвенела сбруя.
Я прикусил губу. Сжал рукоять топора.
- Выходи, новопробудившийся, - прогудел незнакомец, будто в
пустую бочку. – Я знаю, что ты прячешься в кустах.
Обращались явно ко мне. Больше тут никого нет. Теперь играть в
прятки бесполезно. Придется показаться, а там уже решить, сделать
ноги или принять бой. Я встал во весь рост и окинул взглядом
всадника со свитой. Мне многого стоило, чтобы сразу не шарахнуться
при виде этой компашки. Пришлось силой воли унять всполошившихся на
спине мурашек и взять себя в руки.
Огромный глаз висел в воздухе и пристально изучал округу, делая
вид, что меня не знает. Он был уже знаком, поэтому на него я даже
не взглянул. А вот трое других путешественников впечатляли! И хоть
стоило бы вначале осмотреть воина или его спутника, но я все же
начал с коня. Он заслуживал того больше остальных.
Итак, конь – вовсе не конь. Нет, конь – конечно, конь, но
особенный. Очень особенный! И дело не в грязно-оранжевом цвете
шкуры. Его будто слепил из пластилина слепой однорукий ребенок,
которого все время отвлекали от работы. Где-то в середине создания
этого шедевра скульптор вовсе охладел и сбросил заготовку с
покатого холма, сплошь истыканного валунами.
С конем все было не так. Ноги разной длины. Мало того, левое
переднее колено смотрело в обратную сторону. Тело животины вначале
будто растянули, а после сжали назад, превратив в ломаную гармошку,
отчего брюхо свисало чуть ли не до земли. Несуразная плоть выпирала
там, где выпирать не стоило бы. Украшенная узорной вышивкой
фиолетовая попона ничуть не скрывала изъянов. Круп оттопырился
кверху. Хвост торчал вертикально распушенным веником. Шея была
вдвое меньше обычной. Не хочу и думать, как этому уроду приходилось
щипать травку. Удивительно, как он, вообще, мог стоять на ногах, да
еще и всадника на себе нести.
А морда! Ее словно искусали пчелы. Глаза, бог с ним, что разного
размера, так они еще и оплыли вниз. Желтые зубы торчали наружу. Уши
обвисли. Кажется, даже кружащие вокруг мухи не жужжали, а
посмеивались.