– Мм…не помню, но что-то связанное с птицами, – задумчиво отвечает подруга.
– Птицы? – вопросительно выгибаю брови я. – Какие ещё птицы?
– Не знаю, Лин, может, это владелец фирмы, – говорит она, и я непонимающе хмурюсь. – Ну грузовик, который аварию устроил, – проясняет подруга.
– Точно, он принадлежал какой-то птичьей ферме, – соглашаюсь, вспомнив отчёт полиции.
– Видимо, компенсация, – разводит руками Юля и присаживается рядом со мной. – Ты похожа на своего отца, – проговаривает, смотря на фотографию в рамке, которую я держу в руках.
– Мама точно так же говорит, после чего плакать начинает, – грустно улыбаюсь я.
Папу я смутно помню, мне было пять лет, когда его не стало, но мама многое о нём рассказывала. Она любит его до сих пор и предпочла жить одна, посвятить себя моему воспитанию и никогда больше не выходить замуж.
– Очень красивый мужчина был, – цокает языком подруга.
– Самый красивый… – внезапно наш тихий разговор нарушает шум снаружи, а именно звуки захлопнувшихся автомобильных дверей.
Мы с Юлей переглядываемся и только успеваем встать на ноги, как в дом заходят трое мужчин, но внимание привлекает тот, что в центре. Высокий, что мне приходится смотреть на него снизу вверх, широкоплечий, а под серым пальто прячется в меру массивное тело.
Поднимаю взгляд выше и смотрю на его серьёзное лицо, на прямоугольный подбородок, покрытый едва заметной щетиной, прямой и аккуратный нос, чувственные губы и глаза – в них столько уверенности и внимательности, словно он всегда начеку и ожидает подвоха.
– Здравствуйте! – открывает рот Юля, потому что я этого сделать не могу.
Прошёл целый год, но я всю жизнь буду помнить мужчину, что забрал мою девственность. Он был пьян, я чувствовала запах алкоголя, будто он пил целую неделю. Но я помню аромат его одеколона, никогда раньше не встречала такого вкусного запаха. Не знаю, что там намешано, но оттенки мускуса, кедра и ванили я почувствовала отчётливо.
Марата Самойлова знают все, и я в том числе. Знаю, чем занимается, но не думала, что встречусь с ним вновь. Даже больше – я делала всё возможное, чтобы не дай бог с ним не пересечься. Но с моей работой это очень даже возможно.
Сбежала я в то утро как трусливая мышка, лила слёзы до самого дома и молилась, чтобы он не узнал меня. Ещё месяц после случившегося я вздрагивала, когда мама упоминала свою работу, оглядывалась по сторонам, думая, что он вот-вот выскочит передо мной и… не знаю, что ему могло от меня понадобиться. Но я боялась за себя, за маму. Боялась опозорить её.