– Конфликт можно разрешить с помощью ортофосфата цинка, – невозмутимо возвестила Элизабет.
– Прекрасный вариант, – мечтательно произнесла Джоан. – И хорошо бы отравить его не насмерть, а только чтобы он не мог петь.
Предложение всех позабавило. Они пошутили, поговорили о том о сем, не касаясь больше конфликта Шортхауса с дирижером. Было ясно, что ничего путного придумать сейчас они не смогут. В девять часов компания начала расходиться. Адам с Элизабет и Джоан отправились в «Булаву и скипетр».
В начале двенадцатого, когда Элизабет была уже в постели, а Адам раздевался, вдруг обнаружилась пропажа бумажника. Он вспомнил, что расплачивался за выпивку мелочью, которая собралась в кармане, а бумажник не доставал.
– Кажется, я оставил его в гримерной. Придется идти.
– А может, он полежит там до завтра? – сказала Элизабет.
Адам в очередной раз восхитился ее красотой. При свете прикроватной лампы она сейчас была особенно хороша.
– Нет, придется сходить. Так будет спокойнее. В нем довольно приличная сумма.
– А разве театр на ночь не запирают?
– Запирают, конечно, – ответил Адам, начиная одеваться. – Но там есть ночной сторож, старик. Надеюсь, он еще не спит.
– Хорошо, дорогой, – проговорила Элизабет сонным голосом. – Только возвращайся скорее, не задерживайся.
Адам подошел ее поцеловать.
– Туда несколько минут ходьбы, и я сразу обратно.
На улице морозный воздух обжег лицо. Выдыхая пар, Адам двинулся по Джордж-стрит в сторону Кронмаркет, где на светофоре теперь постоянно горел зеленый свет. Темное небо чуть освещал бледный серп луны. На безлюдной улице, нажимая на педали, его обогнал случайный ездок на велосипеде, под шинами которого потрескивал лед.
Адам пересек Глостер-Грин, где, высвеченные уличными фонарями, все еще стояли несколько автомобилей с желтыми полосами на крышах. Тишину нарушил негромкий кашель запоздалого прохожего, остановившегося у табачного киоска слева. Перед тем как выйти на Бомон-стрит, Адам остановился посмотреть программы концертов на афишной тумбе.
Войти в театр оказалось совсем просто. Дверь служебного входа оказалась широко распахнутой, хотя в небольшом вестибюле, с единственной матовой лампочкой, освещающей обитую зеленым сукном доску объявлений, никого не было.
Когда он забрал свой бумажник и собрался уходить, часы показывали двадцать пять минут двенадцатого. Гримерная находилась на втором этаже, но ему захотелось проехаться на лифте. Была у Адама такая маленькая слабость – он получал удовольствие, катаясь на лифте. Спустившись вниз и почувствовав, что этого мало, он решил прокатиться еще и на этот раз нажал кнопку третьего этажа.