– Не врешь?
– Пеструха, не смеши дядю! Дядя врать не любит.
– Странно… – Шура подперла подбородок руками. – Как же ты живешь? Детей не жалко?
– Пусть скажут папочке спасибо, что на свет пустил.
– Так ведь сироты!
– Чего это? – удивился Глеб. – У баб мужики законные есть. Поднимают на ноги моих короедов.
– Совесть в тебе есть?
– Нету.
– Нет совести?
– Нет, пеструха, нету.
– Не может быть! – искренне удивилась Шура. – Не может человек без совести жить.
– Не может, а живет. У кого ты совесть-то видала? Все без совести живут.
– Страшный ты человек… Жалко мне тебя, ох, жалко!
– Жалко, пеструха? – усмехнулся Глеб. – Ты меня не жалей. Себе дороже обойдется.
– Да я не в том смысле…
– Хочешь, байку расскажу? Сволочья, а бабы меня любят. Почему? А им жалеть охота. Натура у них такая. И заметь, пеструха: каждая из меня человека думает сделать. Я ей в морду, а она из меня – человека. Ну, дуры!..
Шура смотрела на него во все глаза. А ведь правда: хотелось ей взять, встряхнуть его хорошенько, надавать пощечин, отмыть, отчистить, поставить на ноги, сказать: смотри, балбес, жизнь прекрасна, жизнь удивительна, а ты!..
– И много у тебя было таких женщин?
– Да пруд пруди, пеструха!
– Ври давай… Кому ты нужен?
– Никому не нужен, точно, а всем охота человека из меня сделать. А из меня человека не сделать. Я – кому хочешь жизнь изломаю, а меня никому не переделать. Горбатого, сама знаешь, одна могила только исправит.
– И мне изломать можешь? – поинтересовалась Шура, и кокетливо это у нее получилось, игриво – сама не ожидала такого.
– И тебе.
– И мне-е?.. – изумилась Шура. – Как же ты это сделаешь?
– Много будешь знать, скоро состаришься, пеструха. Плесни-ка лучше пару капель…
Опять сидели, она смотрела на него, он хрустел огурцом, яснел глазами, отходил от вчерашнего.
– А ты наглец, – задумчиво произнесла Шура.
– Я хам, – поправил ее Глеб.
– Точно, хам, – согласилась она.
– Хам – профессия избранных. Запомни, пеструха, это Глеб Парамонов открыл. Он слов на ветер не бросает…
Вечером Николай накричал на Шуру: я знаю, он тебе нравится, наглец, подонок, сколько можно терпеть его, это ты, ты приваживаешь его, если бы хоть раз сказала твердо: «Не ходи!» – он бы послушался, он бы тебя послушался, он из-за тебя, к тебе ходит, думаешь, я не понимаю? Я все, все понимаю.
Шура, сама того не ожидая, влепила Николаю пощечину: