В дом пришла смерть. От многого, за что раньше уважал себя, чем гордился, становится нестерпимо стыдно…
– Выпить-то у вас есть? – почти грубо спросил Саша; он не хотел грубить, просто так получилось – от неожиданности вопроса.
– В холодильнике, – вяло ответила мать. – В бутылке… в фигурной такой…
Это уточнение означало одно: там была и другая бутылка, вероятно – Любина; мать до сих пор, инстинктивно, разделяла свое и Любино.
Вероника вышла вслед за Сашей.
В холодильнике в простой бутылке была водка, в фигурной – джин. Саша колебался мгновение и, хотя лучше бы сейчас водки, не посмел взять Любину бутылку; налил полный стакан.
– Ты что, сдурел? – насторожилась Вероника.
– Молчи!
– Хм, – проглотила грубость Вероника. – Налей мне тоже немного.
– Молчи! – вырвалось у Саши, и он сам удивился несовпадению того, о чем она просила и что ответил он.
– Не хами! – вспылила Вероника. – Герой нашелся…
Саша сдержался, плеснул ей джина в стакан и почти залпом, не прерывая дыхания, выпил свой. Буквально через несколько секунд его повело, глаза стали пустые.
– Иди к матери, – хрипло сказал Веронике.
– Не хочу.
Саша поднял голову, внимательно, даже как будто настороженно посмотрел в глаза жене.
– Не хочешь?
– Чего ты тут раскомандовался? Ты кто такой? – И Саша расслышал в ее голосе нотки ожесточенности и неуступчивости.
Он отступился от жены.
В душе маслянисто растекалось безразличие: такого подлого опьянения еще не было у Саши в жизни.
– Ты видела его? – Он имел в виду Сережу.
– Нет.
– А она? – кивнул он на стенку, за которой лежала мать.
– Она ездила на «скорой» вместе с ним.
– Ну и?..
– Он умер почти сразу. Не приходя в сознание.
– Сволочи! – И неизвестно было, в чей адрес приходились эти слова. Саша взял бутылку, налил еще джина.
– Напьешься ведь…
– Молчи!
– Герой, – покачала головой Вероника. – Повод нашелся, чтоб выпить всласть?
– Эх, дура ты, дура… – Голос у Саши дрогнул, и Вероника с удивлением увидела, как по лицу его потекли слезы.
– Ну ладно, ладно… – как можно мягче проговорила Вероника. – Чего ты?..
У нее от выпитого джина стало немного ровней на душе, но главное – было непонятно, что теперь нужно делать, и от этого росла растерянность. Это были ужасные, томительные минуты ожидания.
Но ожидания чего?
Просто нужно было, чтобы проходил час за часом и чтоб скорей наступал завтрашний, послезавтрашний, послепослезавтрашний день, лишь бы так или иначе все это осталось позади.