Избушка Азбектфана, покосившаяся, почерневшая, изъеденная короедом, спряталась в сосново-еловом буреломе, невдалеке от Бобриного омута и реки Полевушки. Останавливались в ней нынешние путники редко, опасаясь, как бы в какой неурочный час она не завалилась и не накрыла их смрадным прахом. Вот и Егорка, самый любопытный среди друзей-пацанов, даже он побаивался в одиночку открывать скрипучую, покорёженную дверь, да и летучая мышь могла оттуда выпорхнуть, обдав тебя пылью и затхлостью; а вот вместе с отцом, с Захаром, Егорка смело заглядывал в избушку и даже забирался на скрипучие, прогнившие полати, зная от отца, что когда-то на этих полатях устраивал свое лежбище загадочный и страшный старик – Азбектфан. Ходили о нем из глубины времени тяжелые слухи, что не просто лесником он был и сторожем, а прятался здесь от своих несмываемых грехов. Будто не одну душу загубил, и не только в военное лихолетье, а и позже, в мирные годы, и все из-за какой-то грешной любви. Каких только легенд не ходило в поселке об этом загадочном старике, одни защищали его, так как грехи его были связаны с роковыми страстями – любовью, а другие плевались, услышав его имя, потому что душегуб он и есть душегуб: из-за него невинные люди погибли, да и немало этих людей, а сам он, виноватый во всех смертных грехах-наваждениях, выходил из передряг чуть ли не герой.
Захар с Егоркой устроили себе костерок поблизости от азбектфановой избушки, варили наваристую уху из окуней и ершей; не раз и не два устраивались они здесь, когда Егорка прибегал к бабушке Тоше – повидаться с отцом, и вот почти в каждый приход Егорки они заросшей тропой пробирались к избушке Азбектфана, словно воскрешая его дух, потому что и раза не было, чтобы Егорка не расспрашивал о нем у отца, а потом уходили подальше от Бобриного омута, к реке Полевушке, ловили в ней откормленных сизых пескарей и расставляли по берегу жерлицы: тут пескарь для насадки живца идет первым номером. Щука на пескаря жадная, потому что он долгоживущий и юркий, как угорь, – щуке только это и надо: чтоб пескарь сверкнул боком, ударился в бега – тут она хвать его, и застрял бедняга вместе с тройником в зубастой пасти безжалостной охотницы.
Говорили о том о сем, о чем только не переговоришь за долгую ночь у живучего костра, а тут как-то Захар вспомнил, хлопнув себя по лбу: