– Да о чем, к примеру, с тобой говорить? – укорила его жена, «мадам Нинон». – Он тебе вопрос – ты ему проповеди, он тебе второй – ты ему лекции, он тебе третий – ты (к примеру) о мировой революции. Ну, ладно, ладно – о мировой политике, о мировом положении… это одно и то же.
– А ты сразу давай кричать! Орать! Спорить! Доказывать! Нормально разговаривать не умеешь. Все на повышенных тонах, на истерике, будто тебя черти на углях поджаривают. Нет нравственного покоя в семье.
– Вот я и говорю – не о чем ему с нами говорить. Я – кричу, ты – лекции читаешь, хрен редьки не слаще.
– Хорошо хоть, понимаешь это.
– А знаете, в чем мне однажды, – тут «мадам Нинон» перешла на шепот, – в чем мне однажды Антошка признался? Ваш Любомир зарок дал: когда вырастет, ни за что не женится. Крик, шум, гам, для чего это? Зачем? Лучше одному жить…
– Вот, вот, – подхватил Валентин Семенович, – правильно он сказал. – Потому что в семье ни мира, ни лада. Задумайся об этом, Нина!
– Да ты сам задумайся! Здесь ведь речь и о тебе тоже. Как будто я на стену кричу – на тебя ведь кричу! Это ты выводишь меня из себя: баснями о праведной и духовной жизни, которая наступит, как только твоя газетенка встанет горой на защиту человечества.
– Я же еще и виноват…. Видите?! – обвел всех возмущенным взглядом Валентин Семенович.
– А ты что, фон-барон какой-то? – поддел его Кирилл. – Тебя и критиковать нельзя? Подумаешь – журналист, а ни в огне, ни в молниях не разбираешься. Не знаешь, откуда есть живая жизнь пошла…
– Да ты сам фон-барон-фанфарон! – разозлился Валентин Семенович. – Придумал какую-то галиматью про огонь, про молнию, рассказывай вон свои сказки Аде, она тебя внимательно выслушает и по голове погладит.
– Чего-чего? – напрягся Кирилл.
Но тут выручила всех Ада. Как всегда, впопад и невпопад, весело рассмеялась, а вот слова сказала недурные:
– Мальчишки, не ссорьтесь. На каждого своей вины хватит. Кстати, о вине. Давайте лучше выпьем. Выпьем, выпьем и снова нальем! Ну, давайте?!
* * *
На следующий день Роман на автобусе повез Верочку с Антошкой в город. Автобус он выпросил у начальства, чтоб увезти кое-какую мебель Верочки на новую квартиру, а главное – чтоб растянуть неминуемое расставание с Верочкой и с Антошкой. Роман крутил баранку хмуро, сосредоточенно; Верочка, как ни в чем не бывало, отрешенно, а главное – очень спокойно и невозмутимо, смотрела за окно, один Антошка бесился в полупустынном салоне автобуса, прыгал с сиденья на сиденье, смотрел то в заднее, огромное, как у самолета, окно-экран, то пристраивался к боковым окнам: всё ему интересно и занимательно. Он толком еще не осознавал перемен, которые происходят в их семье (Верочка пока не объяснила ему, что в очень скором времени Роман уже не будет отцом, что и жить они не будут больше вместе, и что вообще в реальности он и не отец никакой, а так… а главное, главное, что должен Антошка уяснить, зарубить себе на носу: больше никаких встреч с Романом, ни к чему; чем быстрей забудется Роман, тем лучше для всех: не надо будет рвать ничье сердце, так вот – Антошка еще не осознавал до конца, что случилось в их жизни, и поэтому резвился в салоне, как только мог.