Через год произошло открытие! Оказывается, если подняться на террасу нашего двора, под которой находился цех обувной фабрики, то оттуда виден купол Спасской башни! И так близко виден! А ещё лучше он был виден из окна подъезда дома напротив! Теперь я вечерами смотрел, слушал, любовался Спасской башней. Никогда не забуду своё последнее, прощальное любование этой башней. Это был последний вечер общения с ней, так как утром следующего дня мы переехали на новую квартиру…
Лошадь Бурка в царстве вина
Лошадь Бурка, запряжённая в телегу с резиновыми покрышками из-под «Москвича», с зашоренными глазами стояла у моей парадки со стороны улицы Чернышевского. Я знал, что под шорами спрятаны её красивые и грустные глаза. Она была грустная даже тогда, когда её кормили из мешочка, надетого на её мордочку аж по самые глаза.
В мешочке был овёс, но глаза Бурки всё равно были грустными. Мне тогда казалось, что глаза этой лошади зашоривали после трапезы для того, чтобы прохожие не видели их грусти, чтобы лишний раз не вгонять пешеходов в депрессию. Оказалось не так! Просто Бурке не позволено было много видеть! Меньше видишь – легче живёшь! И смирнее стоишь! Смирнее, но с грустными глазами! А что ей радоваться-то? Что ли, шинам и подшипникам от «Москвича», которые улучшили ход тележки, в которую она запряжена? Ведь теперь её тележка стала культурнее, по сравнению с теми тележками, которые колесят где-то за городом на деревянных колёсах, вращающихся на одном гвозде, которому всегда не хватает масла, и поэтому вся Земля громко скрипит! Причём громче, чем от вращения вокруг своей оси! А может, Бурке нужно было радоваться от того, что она подкована хорошими подковами, которые издают прекрасное, ласкающее слух цокание?! Нет уж! Это нам, людям, от этого больше радости, а не грустной лошади!
Позднее глаза Бурке стали зашоривать и тогда, когда она жевала овёс. Жевать овёс с закрытыми глазами скучно! Я сам, например, всегда любил кушать на подоконнике, глядя в окно.
И всё-таки глаза у Бурки оживали тогда, когда мы, мальчишки, подходили к ней с горячей буханкой ржаного хлеба, купленной в булочной на Баумана, расположенной в здании гостиницы «Казань». Мы обычно покупали две буханки. Одну буханку съедали по пути к лошади. От горячей, хрустящей и мягкой корочки хлеба трудно было отказаться! Тем более тогда, когда у моего друга Серёжки всегда в кармане водилась долька чеснока, припасённая для четвертиночки хлеба, которую мы часто уминали, когда возвращались голодными с купания.