Слева облачка свеченье,
Справа листики «шу-шу» —
Я бежал из заключенья,
Я на лавочке сижу.
Мне не спится, не поётся,
Я сегодня сам не свой,
Оттого, видать, и вьётся
Чёрный ворон надо мной:
Взор грознее пистолета
(Чистый опер из угро),
Отливает фиолетом
Воронёное перо —
На воздушном океане
Без руля и без ветрил
Где он только не цыганил,
С кем знакомства не водил,
Над отверстою могилой
Nevermore не пел кому…
И зачем, скажи на милость,
Тихий лавочник ему?
Я невиден и приватен,
На двери моей – засов.
Не ищу на солнце пятен,
Не вздымаю парусов.
Что в природе происходит —
Всё давно предрешено.
Что ни день светило всходит,
Что ни ночь темным-темно,
Все при деле: орки воют,
Шелкопряды тянут нить,
Туча мглою небо кроет —
Верно, нечем больше крыть,
Коноплю растит ботаник,
Детский сад ушёл в загул,
Из болота всплыл «Титаник»,
В речке «Боинг» затонул,
На базаре пошукали —
Безголового нашли,
Пока голову искали,
Ноги встали и ушли;
Вот и я пойду, пожалуй,
С толстой сумкой на ремне.
Променяю гнев на жалость:
Много жалости во мне.
Мурку жалко, жучку жалко,
Жалко трезвых и хмельных,
И училку-бормоталку,
И здоровых, и больных,
Жалко ближних, жалко дальних,
Жалко свет и полусвет,
Жалко бабочек вокзальных,
А себя – уже и нет.
Не увенчан, не увинчен —
Человек как человек.
У меня на ужин нынче
Чудо-юдо рыба хек.
Выйдет месяц из тумана,
Глянет в окна к рыбаку,
Даль старинного романа
Перемелется в муку,
А с утра поспеет тесто
Для руки и для огня…
Это время с этим местом
Не сойдутся без меня.
Ты не вейся, птица ворон,
Над моею головой,